Шицзин — «Книга песен» древнего Китая. Китай

В времена далекой старины в Китае уже появилась и широко распространялась запись древних китайских песен и стихов - «Шицзин» или «Книга песен». Эта замечательная книга включает в себя поэтические произведения, созданные в XI – VIII веках до нашей эры, первоисточники которых затерялись в веках. Китайская поэзия в дальнейшем развивалась под воздействием этой удивительной книги. В «Книге песен» представлена богатая культура китайского народа, панорама древнего быта, духовные интересы, обычаи того времени, тяжелый крестьянский труд и недовольство простых людей неравенством и угнетением со стороны князей-ванов, а также светлые человеческие чувства - дружба и любовь. В этой книге до сих пор живёт душа китайского народа.

«Шицзин» содержит 305 поэтических произведений и состоит из четырех разделов: Го фын - «Нравы царств»; Сяо я - «Малые оды»; Да я - «Великие оды»; Сун - «Гимны». Каждый раздел выступает как самостоятельная книга и обладает своей спецификой. Первый раздел - «Нравы царств» - содержит 160 песен пятнадцати различных царств древнего Китая периода династии Чжоу. Этот раздел особенно задушевный, песни подкупают своей простотой и силой искренних чувств, это подлинно народные песни.

Второй раздел - «Малые оды» - в основном является образцом поэзии придворных кругов, воспевающей подвиги древних правителей Китая. Третья часть - «Великие оды» - также состоит в основном из поэзии племени Чжоу и принадлежит, как считают, перу придворных поэтов. Четвертая часть - «Гимны» - является собранием древних храмовых песнопений и культовых гимнов в честь духов, предков и мудрых правителей древних династий Китая. Заметна архаичность языка песен «Шицзин», что также подчеркивает глубокую древность.

Считается, что отбор и редакцию произведений «Шицзин» произвёл в древности сам Конфуций, который в своём «Лунь Юй» призывает изучать «Шицзин» как источник знаний о природе и обществе. «Шицзин» был включён в канонический сборник конфуцианских текстов У-цзин, а в 213 году до н. э. он был сожжён в числе других конфуцианских книг и был восстановлен во 2 веке до н. э.

Историки Шан-шу и Цзао-чжуань сообщают, что «Книга песен» была широко распространена не только в народной среде, но и среди образованной китайской элиты, знание «Песен» служило признаком принадлежности к культурному кругу Китая. Интересно, что в «Шицзине» имеется большой фактический материал, в нём содержатся 100 названий трав, 54 названия растений, 38 названий птиц, 27 названий животных, 41 название рыб и насекомых.

В России «Книга песен» стала известна благодаря замечательному учёному-востоковеду Алексею Александровичу Штукину (1904-1963 гг.). Перевод древней «Книги песен» Штукин считал главным делом своей жизни. Но работа растянулась на долгие годы - в 1938 году он, как и многие учёные, был арестован и 5 лет провёл в лагере, только в 1947 году ему разрешили выехать из Магадана. А.А. Штукин стал преподавать в сельских школах, продолжая работать над переводом книги. В 1949 году он снова был арестован, сослан в Норильск и освобождён только в 1954 году. Осенью 1954 г. учёный перенёс второй инсульт, в результате которого правая сторона его тела была парализована, но он выучился писать левой рукой и завершил перевод «Шицзин». В 1957 году «Шицзин. Книга песен и гимнов» в его переводе наконец-то увидела свет.

«Книга песен» и сегодня поражает своей удивительной поэтичностью и душевностью, вызывая в памяти образы людей давно ушедших эпох.

Лишь барабанов бой услыхал… (песня царства Бэй)

Лишь барабанов бой услыхал - Сразу вскочил, оружие взял. Рвы там копают в родной земле, В Цао возводят высокий вал.

К югу идём мы за рядом ряд, Сунь благородный ведёт солдат. Мир уже с царствами Чэнь и Сун, Всё ж не хотят нас вести назад!

Горе сжимает наши сердца, Здесь отдохнём, остановимся там… Вот распустили коней своих, Будем их долго искать по лесам…

Жизнь или смерть нам разлука несёт, Слово мы дали, сбираясь в поход. Думал, что руку сжимая твою, Встречу с тобою я старость свою.

Горько мне, горько в разлуке с тобой, Знаю: назад не вернусь я живой. Горько, что клятву свою берегу, Только исполнить её не могу.

Песнь о трудолюбивом дровосеке и наместнике князя (песня царства Вэй)

Удары звучат, далеки, далеки… То рубит сандал дровосек у реки. И там, где река омывает пески, Он сложит деревья свои… И тихие волны струятся, легки, Прозрачна речная вода… Вы ж, сударь, в посев не трудили руки И в жатву не знали труда, Откуда ж зерно с трёхсот полей В амбарах ваших тогда? С облавою вы не смыкались в круг, Стрела не летела из ваших рук, Откуда ж висит не один барсук На вашем дворе тогда? Мы вас благородным могли бы считать, Но долго ли будете вы поедать Хлеб, собранный без труда?

Далеко, далеко топор прозвучал, Ободья колёс дровосек вырубал. Колёса - обтёсанный, крепкий сандал - Он сложит на берег реки. Кругами расходится медленный вал, Прозрачна речная вода… Нет, наш господин ни в посев не знал, Ни в жатву не знал труда, - Откуда же триста амбаров его Наполнены хлебом тогда? Он с нами охоты не вёл заодно, И дичи из лука не бил он давно, Откуда же вдруг перепёлок полно На этом дворе тогда? Коль он благородным себя зовёт, Так пусть он не ест без тревог и забот Хлеб, собранный без труда!

Лист пожелтелый… (песня царства Чжэн) Лист пожелтелый, лист пожелтелый Ветер несёт в дуновенье своём. Песню, родной мой, начни, я хотела Песню продолжить, мы вместе споём!

Лист пожелтелый, лист пожелтелый Ветер кружит и уносит с собой… Песню продолжи, родной, я хотела Песню окончить с тобой.

ЦЗИН СЮЭ (кит. каноноведение, “учение о канонах”) обобщающее название области традиционного знания в Китае, связанной с комментированием и изучением конфуцианских канонических книг. Ее основателями считаются ученик Конфуция Цзы Ся (5 в. до н … Философская энциклопедия

- (кит. упр. 京房, пиньинь: Jīng Fáng, 78 37 до н. э.), рождённый под именем Ли Фан (李房), дополнительное имя Цзюньмин (君明) выдающийся древнекитайский математик, музыкальный теоретик, астроном, астролог, специалист по Ицзину. Жил в эпоху династии Хань … Википедия

ЦЗИН ВЭЙ (кит., буквально основа и уток) понятие китайской философии и культуры, выражающее идею геометрико текстологической структурной упорядоченности. Подразумевает сеть продольно вертикальных и поперечно горизонтальных линий. Узкое… … Философская энциклопедия

ЦЗИН (кит. семя, а также дух, духовные силы, эссенция, утончение, тончайшее, семенное) одна из самых специфических категорий китайской философии. Исходное значение цзин “отборный, очищенный рис” (“Лунь юй”) обрело два семантических полюса:… … Философская энциклопедия

- (Jing) русская транскрипция нескольких китайских слогоморфем. Употребление в китайском языке Русское написание цзин соответствует трём слогам стандартного китайского языка (путунхуа), различающимся только тоном и написанием: jīng … … Википедия

- 景海鵬 … Википедия

Цзин - (қыт. тұқым; сол сияқты басқа мағыналары да бар: рухани күштер, эссенция (мән), жіңішкелік,т.б) – қытай философиясында ци (пневма) және жэнь (рух) ұғымдарымен қатар әлемнің үш негізгі субстанцияларының бірі. Ол туралы даостық «Дао дэ цзин»… … Философиялық терминдердің сөздігі

- (漢景帝) Фамилия: Лю (劉 liú) Имя: Ци (啟 или 啔 qĭ) Храмовое имя: Сяоцзин (孝景, xiào jĭng) «filial and decisive» Цзин ди (кит. упр. 漢景帝 (汉景帝) … Википедия

Имя нескольких хоу: Цзин хоу хоу царства Цзинь, эпохи Чуньцю. Цзин хоу хоу царства Хань, эпохи Сражающихся царств … Википедия

Книги

• , Цзин-цзы У , Образец китайской классической литературы. На историческом фоне XVI века У Цзин-цзы (1701 - 1754) изображает свое время. В сюжет, растянутый на 100 лет, вовлечены сотни персонажей, различных… Категория: Классическая зарубежная проза Серия: Библиотека китайской литературы Издатель: Наука ,
• Неофициальная история конфуцианцев , Цзин-Цзы У. , Образец китайской классической литературы. На историческом фоне XVI века У Цзин-цзы (1701 -1754) изображает свое время. В сюжет, растянутый на 100 лет, вовлечены сотни персонажей, различных… Категория:

Н.Т. Федоренко

Древнейший памятник поэтической культуры Китая

(Шицзин. Книга песен и гимнов. - М., 1987. - С. 3-22)

(Шицзин полный текст)

Благодаря памятникам материальной культуры прошлого, памятникам истории илитературы минувшие эпохи постоянно обращены к последующим поколениям. Они предстаютперед нашими глазами и мыслью, напоминая нам о глубине времени, о корнях человеческойродословной. В этом нельзя не заметить связь времен, неотвратимость историческогопроцесса, как нескончаемость художественного творчества, словесно-речевого искусства.

Проблемы слова и его выразительности занимали человечество с незапамятныхвремен. То, что говорилось во времена античности, в Греции и Риме, в древнемКитае или Индии, во многом сохраняет свое значение и доныне. В наше нынешнеевходит непременно часть от прошлого и какая-то часть от будущего. И разве взаимодействиеи противоборство этих составляющих частей не является тем, что мы называем современностью?Но что представляет собой понятие времени для литературы? Время - это преждевсего человек, типы и образы людей. Человек в самой своей сущности и есть живоевоплощение времени, истории. Многое, бездна самих предпосылок идет от прошлого.И поэтому невозможно осмыслить настоящее без знания минувшего, знания наследияпрошлого. Нельзя увидеть и будущее.

У каждой исторической эпохи свой взгляд на минувшее, на творцов духовных ценностейпрошлого. По словам Гейне, каждая эпоха, приобретая новые идеи, приобретаети новые глаза и видит в старинных созданиях человеческого духа много нового.Движение времени, то есть жизни, в литературе определяется тем, что в ней возникаютхарактеры, типы, образы, которые, в сущности, воплощают в себе, помимо прочего,приметы времени, черты эпохи. И нередко на типичных этих персонажах как бы лежитотсвет будущего. Будущее возникает, разумеется, из настоящего, но настоящее- не единственный его источник. Будущее происходит также из минувшего, из опытавсего нескончаемого числа предшествующих поколений. Прошлое и настоящее постояннососуществуют в каждом человеке. Мы несем в себе прошлое, которое неотвратимопроявляет свою сущность. Не все уходило и уходит бесследно, хотя трудно определить,что остается и что исчезает, навсегда уносится рекою времени...

Удивительна роль, которую в течение веков играли в Китае искусство слова,поэзия, как неотторжимая часть каждодневного существования человека. Свод народныхпесен и древних гимнов "Шицзин", который приобрел значение классическогоканона, на протяжении тысячелетий занимал особое место как книга откровенийи жизненного опыта. Литературные источники сохранили наставление Конфуция своемусыну - читать и изучать "Шицзин". "Почему не учите вы стихи?"- вопрошал мудрец и указывал на незаменимость этого поэтического источника впостижении окружающей реальности, на то, что "стихи могут возбуждать дух,могут раскрывать человека, могут способствовать общению, могут вызвать негодование".

"Шицзин", содержащий триста пять поэтических произведений, состоитиз четырех разделов, или частей: "Гофын" ("Нравы царств"),"Сяо я" ("Малые оды"), "Да я" ("Великие оды")и "Сун" ("Гимны"). Вне всякого сомнения, песен этих былонамного больше. В китайских литературных источниках встречаются ссылки на то,что именно Конфуций, который восхищался поэзией древности и видел в ней огромныйнравственный потенциал, из трех с половиной тысяч известных песен отобрал лишьодну десятую и свел ее в единый памятник - "Шицзин" .И если это так, то подход и оценки Конфуция, разумеется, не могли быть свободныот личных вкусов, симпатий или антипатий.

Иероглиф и слово "ши" в древнекитайском языке означают: стихотворение,песня, поэзия, ритмическое, озвученное рифмами произведение, исполняющееся обычнопод аккомпанемент музыкального инструмента. Первоначально иероглиф "цзин",входящий в название "Шицзин", обозначал "основу ткани".Впоследствии именно отсюда взяло свое начало производное понятие - основополагающиеканонические книги конфуцианской школы. Песня "ши" - древнейшая формакитайской лирической поэзии, стихотворение, как правило, предназначенное дляпения. "Ши" состоит обычно из нескольких строф или куплетов, нередкос рефреном. Песни "ши", судя по "Шицзину", складывалисьв народе одновременно в их музыкальной мелодией и, в сущности, были органическисвязаны с музыкой, движениями и жестами, которые часто сопровождали их исполнениев процессе полевых работ, во время религиозных и бытовых обрядов, народных празднеств,гуляний, игр.

Каждый из разделов "Шицзина", в сущности, представляет собой самостоятельнуюкнигу со своими темами, особой эмоциональной атмосферой и средствами художественногоизображения. Все вместе поэтические произведения "Книги песен и гимнов"охватывают весьма значительный период развития китайского народа, приблизительнос раннего этапа Западного Чжоу (XII-X вв. до н.э.) и до конца эпохи "Чуньцю"("Весны и осени", VIII-V вв. до н.э.). В этом смысле "Шицзин"представляет собой своеобразную энциклопедию китайской древности, которая словновпитала в себя все поэтические краски этого мира.

Первая часть "Шицзина" - "Гофын" ("Нравы царств") содержит сто шестьдесят произведений пятнадцатиразличных царств Китая того времени, - это свод древнейшей китайской лирикипериода Чжоу. "Гофын", с нашей точки зрения, имеет наибольшую литературнуюценность, ибо здесь собраны главным образом народные песни и припевки, сохраняющиекак по содержанию, так и по форме целомудренную простоту народного вкуса. Творцыпесен "Шицзина" скромно жили в гуще человеческих общин, неизвестные,неразличимые. Их песни звучали в народе, они разливались всюду, доходили и допастуха и до правителей, которые стремились в фольклорном этом искусстве углядетьумонастроения простого народа.

В эту часть памятника вошли лирические, любовные песни, с их обаянием и радостнымичувствами молодости, с их задушевностью; трудовые песни, глубоко уходящие своимикорнями в щедрую почву народного творчества. "Гофын" воссоздает яркуюи колоритную картину общественной жизни и быта китайского народа в эпоху егораннего развития. С них, с этих правдивых песен, глубоко связанных с жизнью,некоторые исследователи начинают порой историю реалистических традиций китайскойлитературы.

Каждая песня целенаправленна, имеет законченный сюжет. Каждая песня отличаетсяцельностью, единой внутренней темой - человек и его отношение к явлениям природы,окружающему миру, людям. И в русле этой темы ощущение связи таких понятий, каккрасота, добро, правда, искренность и человечность. Касаясь различных сторонреальной жизни, песни являют собой как бы слепки с мира чувств и явлений, роившихсяв умах земледельцев, скотоводов, охотников. Читатель нередко ощущает себя живущимв мире, где и травы, и птицы, и звери только что получили свои названия. В этомвеликое искусство песенного слова "Шицзина", передающее ощущение человека,только что явившегося в мир и впервые называющего предметы и явления.

Глубокого социального звучания исполнена песня "Удары звучат далеки,далеки..." (I, IX, 6), в которой обличаются угнетатели, праздная их жизньза счет простых тружеников:

Удары звучат далеки, далеки...

То рубит сандал дровосек у реки,

И там, где река омывает пески,

Он сложит стволы и сучки...

Вы ж, сударь, в посев не трудили руки

И в жатву не знали труда -

Откуда ж зерно с трехсот полей

В амбарах ваших тогда?

С облавою вы не смыкались в круг -

Стрела не летела из ваших рук -

Откуда ж висит не один барсук

На вашем дворе тогда?

Но долго ли будете вы поедать

Хлеб, собранный без труда?

Здесь выражаются мысли, представляющие различные стороны жизненного и художественногоопыта, непосредственного и зоркого видения окружающей авторов этой песни реальности.И похоже, что у создателей ее уже было ощущение того, что поэтическое словоедва ли не наиболее могущественное из искусств: оно обладает неизмеримой емкостью,не ограничено масштабом, не стеснено рамками пространства, времени, иными обстоятельствами.

Обращает на себя внимание песня "Большая мышь" (I, IX, 7), в которой,вероятно, впервые в китайском поэтическом творчестве применяется иносказание.Ненавистные народу силы, его жестокие поработители аллегорически изображаютсяв виде большой мыши, жадно пожирающей все плоды труда землепашцев. Лейтмотивомпесни, проникнутой оптимистической верой в торжество народной справедливости,является мечта тружеников о "счастливой земле", в которой не будет"жадных мышей".

Некоторым песням этой части памятника свойственна определенная сатирическаянаправленность. Их мысли столь же остры, как и смелы. Песни эти приобретаютособую действенность благодаря своей предельно краткой форме, выразительностии неподдельной искренности. У творцов этой песенной поэзии нет выспренних слов.Подобно многим другим песням "Шицзина", они прославляют труд простыхлюдей и осуждают знать, выражают недовольство судьбой бесправных и независимых.

Интересна в этом отношении песня "Вышел я из северных ворот..."(I, III, 15):

Службой царскою гнетут меня,

Многие дела томят меня,

А приду к себе домой - опять

Все наперебой корят меня.

Это так, и этот жребий мой

Создан небом и судьбой самой -

Что скажу, коль это жребий мой?

А вот песня безысходной тоски землепашца, угнанного на войну. Народные творцыпесенно-поэтических произведений умели придать простейшим жизненным фактам большуюзначимость и глубинный смысл, сочетать мудрость с наивной непосредственностью,лирику чувств с суровой правдой жизни:

Жизнь или смерть нам разлука несет,

Слово мы дали, сбираясь в поход.

Думал, что руку сжимая твою,

Встречу с тобою и старость мою.

Горько мне, горько в разлуке с тобой.

Знаю: назад не вернусь я живой,

Горько, что клятву свою берегу,

Только исполнить ее не могу (I, III, 6).

Значительное место в разделе "Гофын" принадлежит песням труда, посвященнымтеме земледельческих работ - главному занятию древних китайцев. Таковы "Песняо седьмой луне" (I, XV, 1), "Подорожник" (I, I, 8).

"Ветер с дождем..." (I, VII, 16). Чтобы убедительнее показать радостьсупружеской любви, полноту чувства, в песне изображается картина ненастья:

Ветер с дождем холодны, словно лед...

Где-то петух непрерывно поет.

Только, я вижу, супруг мой со мной -

Разве тревога в душе не замрет?

О "Шицзине" в целом можно сказать, что это антология боли и невзгод.Но творцам песен (в разделе "Гофын") не чужд был и вкус счастья. Преобладаютпроизведения лирического звучания. Они уводят нас в поле, к зарослям, к берегамреки; они будят мысли, волнуют чувства, рождают образы... В них близко знакомимсямы с тружениками полей, поселенцами древних побережий, от которых веет ароматомразнотравья, луговых цветов, зноем страдного солнца... Да, древние творцы этихпесен умели поселить в своих стихах и гнев, и любовь, и презрение, и уважениек добру. Их песни рождались в реальных жизненных конфликтах, в которых они участвовали,в диалектике чувств, в борьбе со злом и своекорыстием окружающих и стоящих надними людей.

Песни на любовную и свадебную тему представлены в "Нравах царств"широко и щедро. Лиризма и торжественности исполнена песня о девушке, ставшейневестой и совершающей свадебный обряд. Характерны предельно скупые изобразительныесредства, лаконизм, фразеологические повторы, рефрены ("Выезд невесты",I, II, 1).

Трогательно звучит тема любви в песне "Чжуна просила я слово мне дать..."(I, VII, 2). Неодолимым препятствием встали на пути юных сердец традиции семейногоуклада. Девушка боится нарушить волю родителей, боится, что ее осудят братья,страшится "недоброй в народе молвы". Движимая чувством тревоги и страха,она вынуждена склониться перед неумолимостью домостроя. В строках, исполненныхчувства безысходности, обличается бессердечность патриархальных семейных канонов.

Песням раздела "Гофын" присущи лаконизм, богатство экспрессии, стилистическоесовершенство. Они исполнены аллегорий, символики и олицетворений, которые вообщехарактерны для китайской песни. Язык песен с веками обрел афористичность. Какискры, сверкают в них афоризмы, рожденные то вековой мудростью народа, то горькимопытом и закрепленные, увековеченные народными певцами "Шицзина".

Вторая часть "Шицзина" - "Малые оды" ("Сяо я") - включает в себя главным образом произведенияпридворных стихотворцев. "Сяо я" - форма лирической поэзии для выражениявосторженного чувства по поводу какого-либо торжественного случая, для восхвалениязаслуг и достоинств, воспевание добродетелей и подвигов древних правителей,полководцев, героев. Поэзию раздела "Малые оды" трудно подчас отличитьот песенно-поэтического фольклора из раздела "Нравы царств". Частьее имеет полуфольклорный, полулитературный характер. Вероятно, сперва она возниклав устной форме, а затем была закреплена иероглификой. Темы "Малых од",высота их пафоса, как правило, не столь значительны, как темы и пафос "Великиход".

Среди произведений придворной поэзии значительное место занимают оды на темуо преданной службе царю, о верноподданических чувствах приближенных царю, славословияверховному правителю ("Славословие царю", II, I, 6); песни о ратныхподвигах в походах против гуннов; о царской охоте, на которой господствоваличопорная обрядность, иерархический церемониал:

По четверке коней в колесницы князей впряжена,

И одна за другою четверки приходят на стан.

Наколенники алые, в золоте туфель сафьян,

Собираются гости, блюдя и порядок и сан.

("Царская охота", II, III, 5)

Есть оды радушному хозяину, не поскупившемуся на щедрое угощение (II, II,3); длительному пиршеству в царских покоях (II, II, 10); славословия "достойнымгостям", которым хозяин желает жизни "на века и века" (II, II,7).

Символом веселья, торжественной трапезы, славного пиршества стала известнаяода "Встреча гостей" (II, I, 1).

Отдельные произведения отразили высокомерное отношение к женщине (прежде всегов аристократической среде). Вот как это выражено в придворной оде "Новыйдворец" (II, IV, 5):

Коль сыновья народятся, то спать

Пусть их с почетом кладут на кровать,

Каждого в пышный оденут наряд,

Яшмовый жезл как игрушку дарят...

Если ж тебе народят дочерей,

Спать на земле уложи их скорей,

Пусть их в пеленки закутает мать,

В руки им даст черепицу играть!

Зла и добра им вершить не дано,

Пищу варить им да квасить вино,

Мать и отца не заставить страдать.

Критика господствующего режима, открытое недовольство недеянием, пассивностьюправителя, переставшего править страной, гневом встречающего правдивое слово,звучит в "Оде благородного Цзя Фу, обличающей царя и царского советникаИня" (II, IV, 7). Похожие мысли выражены в "Оде ушедшим от смуты виные земли" (II, IV, 10). Этим произведениям близка по содержанию прославленная"Ода о клеветниках" (II, V, 6), гневно обличающая "лживые слова"льстецов и "мастеров клеветы":

Причудливо вьется прекрасный узор -

Ракушками тканная выйдет парча,

Смотрю я на вас, мастера клеветы!

Давно превзошли вы искусство ткача...

Клевещущих, лгущих хватал бы я сам

И лютым бы тиграм бросал и волкам...

Следует, однако, иметь в виду, что господствующие классы, знать, а также ихидеологи, - в частности, представители конфуцианства, - нередко стремились использоватьв своих корыстных интересах как памятники фольклорного поэтического творчества,так и деятельность художников слова, живших в различные исторические периоды.Недовольство и критика исходили нередко от тех представителей аристократии,которые стремились к захвату государственной власти. Именно в этой связи и должнарассматриваться критика правящих кругов, содержащаяся в разделе придворной поэзии"Шицзина", в отличие от критики и жалоб, звучащих в произведенияхчисто народных.

Прекрасный образец поэтического искусства - "Ода о дружбе" (II,I, 5). Построенная в значительной степени в соответствии с принципами народногопесенно-поэтического творчества, она не может быть в полной мере отнесена клитературной или фольклорной поэзии. Ода "Большое поле" (II, VI, 8),в которой славится земледельческий труд, ставятся вопросы общественных отношений,- явно фольклорного происхождения. И характер ее и тематика близки песням изкниги "Нравы царств". В том же ключе написаны печальные строфы о походелюдей через пустыню - "То гуси летят" (II, III, 7):

То гуси летят, то летят журавли

И свищут, и свищут крылами вдали...

То люди далеким походом идут,

И тяжек, и труден в пустыне поход.

Достойные жалости люди идут,

О горе вас, сирый и вдовый народ!

Скорбью пронизана поэма о воине, в ожидании которого "тоскою пораженосердце жены". Грустные чувства навевает ода "В ожидании мужа, ушедшегов поход" (II, I, 9). Социальный протест, протест против бездельников, жаднотолпящихся у царского трона, слышится в "Жалобах воинов, слишком долгозадержанных на службе царю" (II, IV, 1), в "Оде о несправедливости"(II, IV, 1).

Третья часть "Книги песен" - "Великие оды" ("Да я"),которых насчитывается в "Шицзине" тридцать одна, - представляют собой,в сущности, книгу поэтических произведений племени чжоу. Китайская литературнаятрадиция считает их высокими образцами придворного поэтического творчества.Эти произведения исполнялись в сопровождении соответствующей музыки. Их отличаетдовольно богатая словесная орнаментация, которая усугубляет впечатление торжественности,подчеркнутой высокопарности, восторжености.

"Великие оды" проливают свет на известные исторические события,важные факты. Так, кровопролитная битва чжоусцев с шан-иньцами, сопровождавшаясярукопашными схватками, ожесточенными столкновениями, стала неиссякаемым родникомгероических сказаний, трагических легенд, вдохновенных преданий. О далеких этихсобытиях повествует "Ода о царях Вэнь-ване и У-ване и о покорении царстваИнь-Шан" (III, I, 2). Следующая за ней "Ода о переселении племеничжоу" (III, I, 3) рассказывает об истории племени чжоу, переселившегосяс запада в район бассейна руки Хуанхэ.

Вошедшие в этот раздел произведения исторического плана можно, на наш взгляд,рассматривать как образцы древней китайской эпической лирики.

Многие из "Великих од" прославляют древних государей - У-вана (царяВоинственного), его отца Вэнь-вана (царя Просвещенного), Хоу-цзи (государя Зерно);осуждают бездарных правителей и их приближенных. Таковы "Ода и поучениебеспечному царедворцу" (III, II, 10), ода "Народ страждет" (III,II, 9):

Народ наш страждет ныне от трудов -

Удел его пусть будет облегчен.

Подай же милость сердцу всей страны,

Чтоб мир снискать для четырех сторон.

Льстецам бесчестным воли не давай,

Чтоб всяк недобрый был предупрежден.

Закрой пути злодеям и ворам -

Небесный ведь не страшен им закон.

Дай мир далеким, к близким добрым будь,

Да укрепится этим царский трон!

Грозное предупреждение о том, что в стране "мира не стало и смута родится",что "всюду лишь горе и пепел заметишь!", звучит в "Оде бесчестнымправителям" (III, III, 3).

В "Оде о засухе" (III, III, 4) повествование ведется от имени самогоцаря. В духе конфуцианского учения он принимает на себя ответственность за страшныенесчастья, обрушившиеся на страну и народ. Он считает, что причина всех бедв нем самом, в его неумении править. Впрочем, признание вины имеет скорее условный,оправдательный характер: "Всем духам я моленья возносил, жертв не жалея";"Я жертвы непрестанно возношу, переходя с мольбой из храма в храм";"У стран земли моля обильный год, я жертвы в срок вознес на алтарях".

Самый суровый приговор выносится преступным сановникам, разорителям народа,в "Оде бесчестным советникам царя" (III, III, 11), завершающей книгу"Великих од".

В "Шицзи" ("Исторических записках") Сыма Цяня читаем следующиестроки об одах "Шицзина": "В "Да я" говорится о том,каким образом добродетели великих людей во времена Вэнь-вана м Гун Лю доходилидо простого народа; а из "Сяо я" можно узнать, как простые люди черезнеудачи и успехи достигали вершин. Поэтому хотя слова в этих книгах различны,но в них равно звучит добродетель .

Четвертую часть "Шицзина" составляют "Гимны" ("Сун")- сорок древних торжественных и хвалебных храмовых песнопений и культовых гимновв честь духов, предков и мудрых царей китайской древности. В них содержитсяперечисление чудесных подвигов и добродетельных поступков древних правителей,царствовавших ванов, особенно основателя Чжоуской династии Вэнь-вана. Текстынасыщены хвалебными эпитетами, сравнениями и олицетворениями, в строки вплетаютсяторжественные восклицания и молитвенные заклинания.

Произведения этой заключительной части памятника в большинстве своем былисложены придворными стихотворцами в честь "доблести царя Просвещенного"(Вэнь-вана), которому "будем из всех сил подражать", в честь его мудрогоправления: "Ясны законы царя Просвещенного, вечно да будет блистать!"Гимны воспевали также заслуги его сына, царя Воинственного - У-вана: "Силойи мощью владеет наш предок У-ван; в славе заслуг с ним поспорить никто бы немог". Среди гимнов и песнопений на другие темы - "Повеление царя надсмотрщикамза полевыми работами" (IV, I, 2), "Приветствие гостям" (IV, II,3), "Приготовление к жертвоприношению" (IV, III, 7). Выделяются яркие,видимо фольклорного происхождения с позднейшей литературной обработкой, гимны"Урожай" (IV, III, 5) и "Благодарение за урожай" (IV, III,6). Художественные образы этих двух произведений свидетельствуют о знании конкретныхособенностей полевых работ и характерных примет времени разных трудовых процессов,живо, реалистически отображенных здесь поэтическими средствами. Приведем дляполноты картины все восемь быстро сменяющихся строф-фрагментов последнего изуказанным гимнов.

Соху наточим - она и добра и остра:

Ныне на южные пашни сбираться пора.

Всякого злака посеется ныне зерно,

Жизни зародыш в себе заключает оно.

Вас повидать мы на южные пашни придем,

Круглых корзин и прямых мы с собой принесем,

Мы вас накормим сегодня отборным пшеном.

Шапки бамбуковые вдруг в движенье пришли,

Врезались в землю мотыги, мелькают в пыли, -

Горькие травы повыдернут все из земли.

Горькие травы повяли на месте - и вот

Просо метелками пышно и буйно растет.

Режем серпами колосья, пока не темно,

В плотные, плотные груды ссыпаем зерно,

В груды высокие, как крепостная стена,

Гребню густому как будто подобна она.

Двери раскрыты у сотен домов для зерна.

Полными хлеба стали в селенье дома:

Дети ликуют, ликует хозяйка сама!

Ныне зарежем мы с черною мордой быка,

Кривы рога его будут и рыжи бока;

В жертву, как прежде бывало, его принесем,

Нашим отцам подражая всегда и во всем.

Заслуживают внимания высказывания ряда филологов и искусствоведов о том, чтонекоторые гимны "Шицзина" связаны с ритуальными плясками, исполнявшимисяво время храмовых обрядов. Обрядовые танцы, как известно, означали, по сутидела, не что иное, как всякого рода заклинания, смысл которых состоял в том,чтобы ублаготворить духов и богов и тем самым добиться хорошего урожая, удачнойохоты, отвратить засуху или наводнение.

Таким образом, подобные храмовые танцы тесно было связаны с трудовыми процессамидревних и часто носили религиозный, мистический характер. Божественные силыи духи, которым поклонялись древние китайцы, в действительности олицетворялисобой силы природы с ее загадочными явлениями, непостижимыми тайнами - ветром,дождем, водой, огнем. Люди стали обожествлять эти силы с борьбе со стихиямиприроды, в стремлении покорить ее могущество, обратить на службу человеку. Интересноотметить, что свидетельством взаимной связи танца и труда в древнем обществеКитая служат старинное начертание иероглифического знака "у" - "танец","танцевать" в виде фигуры человека, пляшущего с бычьими хвостами вруках. Судя по расшифрованным надписям на предметах старины, в далеком прошломкитайцы исполняли танцы, держа в руках хвост быка или перья птицы, что символизировалоуспешную добычу и охоту ("Песня танцора", I, III, 13).

С народными песнями и плясками связано в своих истоках и театральное искусствоКитая. Именно в "Шицзине" содержатся свидетельства существования вКитае в начале II тысячелетия до новой эры обрядовых песенно-плясовых представлений,совершавшихся при исполнении храмовых ритуалов и при жертвоприношениях.

Огромный поэтический опыт, обобщенный в "Шицзине", совершенствохудожественной формы, подчиненной решению идейных задач, богатство художественно-изобразительныхсредств сделали этот памятник подлинной академией поэтического мастерства, черезкоторую прошли многочисленные поколения китайских поэтов.

Природа "Шицзина" не только определяет его историко-литературнуюценность, но вместе с тем ставит ряд теоретических и эстетических проблем, выходящихза пределы этого поэтического памятника и имеющих отношение ко всему кругу произведенийданного жанра и к важнейшим явлениям словесного искусства в Китае во всем дальнейшемдвижении. "Шицзину" на протяжении многих столетий было суждено оказыватьогромное воздействие на развитие поэтической мысли и словесного искусства, влиятьна литературные вкусы, своеобразие мироощущения.

История сохранила многочисленные высказывания мыслителей и поэтов Китая опоэзии. В большинстве из них утверждается мысль, что поэтическое слово - этослово, рожденное глубокими эмоциями, подлинными движениями души. Филолог и мыслительсредневекового Китая Чжу Си подчеркивал, что поэзия дает нам возможность выразитьнашу волю". Древний ученый Цзянь Вэнь писал: "Поэзия - это мысли ислова. Мыслью называется движение наших дум и сознания. Мысль сохраняется вречи. Когда мысль выражена словами - это поэзия, когда она выражена музыкой- это песня. Стихи и песни имеют единое начало". Памятны слова известноготеоретика китайской литературы Лю Се (V в.): "Звук - это тело музыки,душа же музыки - поэзия". В словах "поэзия выражает волю" можноусматривать указание на то, что главным в поэтическом произведении являетсяволя автора, его мысль, побуждения, идейная устремленность. Из этого легко заключить,какое значение в китайскую старину придавали художники слова поэтическому творчеству.

Вопрос о художественной форме памятника заслуживает специального разбора.

Конфуцианские начетчики обычно затемняли и искажали подлинный смысл текстов"Шицзина". Конфуцианское учение о "Шицзине" препятствовалоисследованию чисто художественных достоинств памятника. Если сам Конфуций виделв "Шицзине" свод не просто песен с глубоко моральным, дидактическимсодержанием, но песен высокохудожественных, то ханьских схоластов конфуцианскоготолка прежде всего интересовала здесь лишь этическая сторона, и они рассматривалиэтот памятник как книгу моральных наставлений, а иные даже истолковывали егов духе мистифицированного учения об инь и ян. Были, впрочем, отдельные попыткипроанализировать песни, оды и гимны с точки зрения художественных методов ихсоздания. Первая такая попытка была предпринята в "Предисловии к "Шицзину",в "Маоши" , где говорится, в частности,что "Шицзин" построен на шести началах ("лю и"). Можно утверждать,что под ними подразумевались, с одной стороны, уже известные нам основные жанры,представленные в "Шицзине", - "фын", "я" и "сун";с другой стороны, это важнейшие изобразительные средства в языке памятника,использованные безымянными авторами при создании этих жанров - "фу","би" и "син". Вокруг трех последних на протяжении многихвеков велась оживленная полемика, определение сущности изобразительных средствизменялось и оттачивалось. В конце концов под "фу" стали пониматьметод прямого, непосредственного, без применения сравнений, описания явленийи предметов, событий и фактов. "Би" - это сравнительный метод, состоящийв сопоставлении предметов и явлений, иначе говоря - сравнение. "Син"объяснялост как заимствование постороннего предмета для того, чтобы повестичитающего или слушающего к исходному моменту события, о котором будет сообщенов следующей строке, то есть запев, зачин, риторическая фигура, общепоэтическоевступление - распространенный в народном творчестве художественный прием. Впеснях "Шицзина" "син" встречается не только в начале стихотворения,но часто и в начале каждой или нескольких составляющих его строф. Примером такогозачина могут служить две первые строки первой песни "Шицзина" - "Встречаневесты" (I, I, 1):

Утки, я слышу, кричат на реке предо мной,

Селезень с уткой слетелись на остров речной...

Тихая, скромная, милая девушка ты,

Будешь супругу ты доброй, согласной женой.

Две первые строки песни не связаны непосредственно с содержанием последующихдвух строк, но в них есть сравнение или скорее посылка, намек, являющийся образнымвведением к последующему раскрытию темы. В данном случае утки, олицетворявшиев Китае супружескую верность, наводят читателя на мысль, что далее речь пойдето супружестве.

Формы и виды риторических фигур в "Шицзине" многообразны, и различнавыполняемая ими роль. Безвестные авторы черпали их во множестве из мира живойприроды: цветы, деревья, насекомые, птицы, ветер, облака, дождь... В "Песнео невесте" (I, I, 6), например, находим такие строки запева:

Ярко сверкает, сверкают цветы.

Дом убираешь и горницу ты.

Персик прекрасен и нежен весной -

Будут плоды в изобилье на нем.

Девушка, в дом ты вступаешь женой -

Горницу ты убираешь и дом...

В ста шестидесяти песнях раздела "Гофын" зачин как художественныйприем встречается семьдесят два раза!

Риторические фигуры вместе с риторикой и эвфонией поэзии "Шицзина"свидетельствуют о том, что создатели песен и од этого памятника мастерски владеливсей музыкальной и живописной силой образного языка. И в этом раскрывается мирих эстетических взглядов столь далекой от нас эпохи древнего Китая и вместес тем так понятной и в наше время. Творцы "Гофына" словно обладаликакой-то загадочной силой художественного творчества, вдохновляясь волшебствомпоэтического гения, который только им и вверял свою музу.

"Шицзин" ценен для нас и тем, что дает определенное представлениео системе художественных образов в китайской поэзии и показывает пути становленияканонической поэтики классической поэзии. Мерой художественной ценности поэтическогопроизведения является система выразительных средств.

Традиционные символы китайской поэзии, как бы выступая вместо конкретных образов,позволяют художнику обобщать, передавать определенные понятия, намеки, фиксироватьличное отношение автора к окружающему миру. Эта поэтика условностей и иносказанийпривносит скрытый смысл, создает свой подтекст с переносными значениями, скрытымисравнениями, а нередко таит в себе связь с явлениями историческими, социальными,бытовыми.

Такова природа образа китайской поэзии. Аллегория, опосредствованное выражениеидеи, олицетворение и другие разновидности символики не только придают поэтическойречи некую загадочность, привлекательную недосказанность, но и побуждают читателяк своеобразному соучастию, к сотрудничеству, к доосмыслению того, что намеренноне договорил автор.

Приемы сопоставления, метафоры и народная символика, щедро рассыпанные в песняхи одах "Шицзина", не всегда, однако, легки для понимания и правильногоистолкования. Это объясняется, в частности, тем, что представления древних китайцево живой природе и естественных явлениях отличались от нашего понимания, от современноговидения вещей. Сказались здесь и национальное своеобразие, этнографическая специфика,самобытность нравов и обычаев древнего народа. Так, бамбук символизирует стойкостьи благородство, лотос и орхидея олицетворяют утонченность, духовное сходство,подобное изысканному запаху этих цветов; ветвь дикой сливы - дыхание весны,время исполнения желаний; черепаха - символ долголетия; драков - гений могуществаи добродетели...

Но и этим не ограничиваются средства художественной изобразительности, использованныев "Шицзине". Отличительная особенность памятника - четкая ритмическаяорганизация его произведений, которая, в свою очередь, свидетельствует о связиих с песенно-музыкальным фольклором.

Многовековой поэтический опыт китайского народа, предшествовавший появлению"Шицзина", выработал в соответствии с фонетическими особенностямидревнего китайского языка, в котором слово имело моносиллабический характер,определенные средства ритмической организации стихотворной речи. Стих "Шицзина"обычно содержит четыре моносиллабических слова (встречаются исключения - три,пять, шесть и семь слов). Ритмическая организация, основанная на определенномколичестве односложных слов в стихе, усилена и другими ритмическими элементами- рифмой и цезурой.

Часто и с большим мастерством используется повтор, усиливающий ритмичностьстрофы. Повторяется с определенной очередностью стихи, части стихов, отдельныеслова. Вот как звучит "Песня девушки, собирающей сливы" (I, II, 9),в которой использован этот ритмообразующий прием:

Слива уже опадает в саду,

Стали плоды ее реже теперь.

Мига счастливей не будет, поверь.

Сливы уже опадают в саду,

Их не осталось и трети одной.

Ах, для того, кто так ищет меня,

Время настало для встречи со мной.

Сливы опали в саду у меня,

Бережно их я в корзинку кладу.

Тот, кто так ищет и любит меня,

Пусть мне об этом скажет в саду.

Лирическое повествование в "Шицзине" полно простоты и безыскусности,однако простота эта не примитивность, а, наоборот, результат большой художественнойкультуры, богатой фольклорной традиции, упорного гранения поэтической формы.

В поэтических текстах мы находим сравнения - прямые и отрицательные, а такжегиперболы. На художественном преувеличении построена, например, песня "Уйдули, мой милый, на сбор конопли" (I, IV, 8).

Создатели "Шицзина", следуя фольклорной традиции построения песен,выработали самобытные приемы композиции, которыми пользовались впоследствиипоэты других эпох. Стихи "Шицзина" содержат неодинаковое количествостроф - от трех до восьми. И строфы насчитывают от двух до тридцати и болеестрок. Естественно, что композиция произведения тесно связана с его темой иидейным замыслом, с его объемом. Композиционной особенностью некоторых, обычнонебольших, в три строфы, песен является изменение мотива в третьей, последнейстрофе. Под изменением мотива имеется в виду определенный поворот темы, развитойв двух первых строфах. Такое построение видим мы в песнях "Стебли простерладалеко кругом конопля" (I, I, 2), "Убитая лань на опушке лесной"(I, II, 12), "Северный ветер" (I, III, 16), "Тихая девушка"(I, III, 17), "Новая башня" (I, III, 18). В структуре большинствапесен, как правило, отчетливо различимы основные композиционные узлы - начало,изложение, завершение. В песнях, состоящих из пяти строф, основная идея частозаключена в третьей строфе. Так, в той же "Встрече невесты" замыселавтора раскрывается именно в третьей, центральной строфе, где говорится о чувствахюноши.

Поэзия "Шицзина" преимущественно поэзия песенная, художественновыраженная действительность в словесно-музыкальных образах. Звуковой рисунокпесен особенно важен. Здесь искусство звучания слова органически сопоставленос песенной мелодией, с ритмической структурой стиха. Поэзия "Шицзина",звучащая непринужденно, без напряжения, содержит в себе следы триединого искусства:стиха, музыки, танца. Мы вправе также говорить о живописи мыслей и чувств. Дляжизнеощущения авторов "Книги песен" поэзия прежде всего песня, музыка,гармония. В древнекитайской теории поэтическое и музыкальное начало разделитьпрактически невозможно. Лирические стихи пелись, а гимны, оды исполнялись подмузыкальный аккомпанемент. Музыка искони была языком человеческих чувств, итворцы "Шицзина" умело пользовались богатейшей палитрой красок (звуков),создавая свои музыкальные образы. Пение, однако, не есть лишь благозвучие. Оноотносится к мысли, воображению, к человеческому духу и обращено к чувству, ксердцу людей. Потому песня требует при ее прочтении должной эмоциональной окраскизвука скрытой за ним мыслью и чувством, понимания значимости слов и образов.

В древнекитайском трактате "Юэцзи" ("Записки о музыке")Гунсунь Ни-цзы, ученик Конфуция, писал: "Когда чувства внутри нас возбуждены,они проявляются в звуках голоса, и когда эти звуки образуют комбинации, возникаетто, что мы называем мелодиями... Музыка возникает из движения души человека...Когда ваши чувства возбуждены под воздействием внешнего мира, вы их выражаетесвоим голосом, то есть ваш голос должен соответствовать возникшим чувства."

Автор утверждал, что музыка создается модуляциями голоса, а ее источникомявляется воздействие вещей на душу человека. И шел в своих рассуждениях ещедальше: когда в мире царит порядок, то мелодии спокойны и тем самым выражаетсярадость по поводу гармоничности правления: когда в мире царит беспорядок, тов мелодиях звучит недовольство и тем самым выражается гнев по поводу того, чтоправление порочно; в государстве, которое гибнет, мелодии печальны, и в нихвыражаются переживаемые народами трудности. "Таким образом, - заключалГунсунь Ни-цзы, - существует взаимосвязь между мелодиями песен и характеромуправления страной". И еще: "Мы должны уметь различать музыку длятого, чтобы знать характер правления, и тогда мы полностью овладеем методамиподдержания хорошего порядка".

Воззрения эти представляют интерес именно потому, что основаны они главнымобразом на песенном творчестве "Шицзина", древнейшего поэтическогои музыкального памятника.

Музыка в контексте "Шицзина" указывает на то, что она была болеечем стихией человеческих чувств, более чем выражением раздумий, печали или лирическихнастроений. Музыка стала государственным культом и приобрела государственноезначение: она служила средством не только постижения, но и воздействия, воздействияна нравы и настроения народа, на управление людьми, удержание их в покорностии смирении. Вывод о взаимной связи между музыкой и образом политического правленияимел для конфуцианства существенное значение. Отсюда ясно вытекала необходимостьпостоянного наблюдения за фольклорным песенно-поэтическим творчеством в целяхизучения настроения народа и характера политического правления страной.

"Шицзин" оказал огромное влияние на дальнейшее развитие китайскойпоэзии. Примечательно, что в китайском языке само слово "поэт" ("шижэнь")этимологически обозначает "человек ши" или "человек Шицзина".В историю китайской литературы вошли имена многих поэтов, но трудно назватьдаже одного из них, который бы прямо или косвенно не испытал на себе влияния"Шицзина". Первые два его раздела стали источником создания "Чусскихстроф" Цюй Юаня (340 - 278 гг. до н. э.), его поэмы "Лисао",которая, в свою очередь, оказала воздействие на дальнейшее развитие поэзии вКитае. В танскую эпоху поэт Чэнь Цзыан отмечал, чтол пятьсот лет художественнаялитература идет "скверным путем" и поэты не пишут стихов, подобныхпеснях "Шицзина". Позднее Ли Бо сокрушался, что "давно уже нетворятся великие оды". Таким образом, двенадцать столетий спустя послеоформления "Шицзина" в единый свод стихи его рассматривались выдающимисякитайскими поэтами как образец совершенного, содержательного и близкого к жизнихудожественного творчества. Заметно воздействие древнего памятника и на поэзиюпозднейших эпох.

Не будет преувеличением сказать, что китайская поэзия в своей основе вышлаиз "Книги песен и гимнов", что ей в значительной мере обязана онаи многообразием своего содержания и совершенством художественной формы. В глубокоогранической связи с "Шицзином" по сущности и духу отображения и критикедействительности находится большинство выдающихся литературных произведений,исполненных народности и социальных мотивов, начиная с "Чусских строф"и песенно-поэтического творчества "Юэфу" ("Музыкальная палата")периода Ханьской династии.

"Шицзин" раскрывает древнюю эпоху истории китайского народа, бытьможет, полнее и глубже, чем многие другие работы о китайской античности, и приближаетее к нам в неповторимой поэтической самобытности. Каждое искусство - продуктсвоего времени. В этом смысле оно неповторимо.

"Шицзин" - литературный памятник, истинно национальный и по духу,и по языку, и по всему строю своих необыкновенных песен и од, и по необычайнойшироте их содержания, охватывающего быт, нравы, многообразные явления духовнойи социальной жизни. Здесь словно бы поворачиваются самоцветы, высвечиваютсякартины и образы. Здесь раздумья о тяжком человеческом труде, об извечном назначенииземледельца и скотовода, рыболова и охотника. Стихотворения этой великой книгине просто перепечатывались на протяжении веков. ими вдохновлялись, жили ими,видя в них совершенное искусство песен, которое сохранило свою силу, яркостькрасок, меткость наблюдений, эмоциональную непосредственность.

С тех пор как были созданы песни"Шицзина", прошло не одно тысячелетие.Но песни о том далеком времени и людях созвучны были множеству поколений. Визвестной мере созвучны они и нам, нашим сердцам. Настоящее человечества растетиз его прошлого, которое, в свою очередь, обращено к будущему. Речь, конечно,идет не о благоговейно-музейном отношении к классике, к наследию культурногопрошлого. Обращение к великому первоисточнику может быть оправдано стремлениемиспользовать его духовную глубину.

Примечания

1. В "Исторических записках" первогокитайского историка Сыма Цяня, в биографии Конфуция, говорится: "В древностистихотворений "ши" было более трех тысяч. Конфуций отбросил негодныеи взял то, что соответствует правилам ("ли") и должному ("и").

2. "Гофын" в дословном переводеозначает "местные мелодии", то есть мелодии песен различных земель,появившиеся в районе, расположенном на территории современных провинций Шэньси,Шаньси, Хэбэй, Шаньдун и северной части провинции Хубэй.

3. Перевод слова "я" (изящное,утонченное, возвышенное), как "ода" условен. В древности греческоеслово "ода" не определяло какого-либо поэтического жанра, оно обозначалавообще песню, стихотворение. Античные филологи прилагали его к различногорода лирическим стихотворениям и подразделяли оды на хвалебные, плясовые,плачи и проч.

4. Сыма Цянь. Избранное. М., ГИХЛ, 1956,с. 325.

5. "Маоши" - название древнейшегоиз трех списков "Шицзина". Вошел в литературу как традиционный текст,который, собственно, только и сохранился до наших дней.

Если выразить одной фразой
смысл трехсот стихов Ши Цзин,
то можно сказать, что в них
нет порочных мыслей.
Конфуций "Суждения и беседы"

ШИ ЦЗИН (Книга поэзии) – памятник китайской литературы содержит 305 различных поэтических произведений. Все они делятся на четыре раздела: "Нравы царств" ("Го фэн"), "Малые оды" ("Сяо я"), "Великие оды" ("Да я") и "Гимны" ("Сун"). Вопрос о точной датировке вошедших в сборник песен весьма сложен. Современная наука датирует их временем от ХI до VII в. до н.э., т. е. периодами Западного Чжоу и Чуньцю.
Время создания "Ши цзин" - это эпоха крушения родового строя, возникновения и развития классовых отношений. Подходило к концу время
полного единства общества, в котором отсутствовали сколько-нибудь заметные внутренние противоречия. Этот процесс нашел отражение и в песнях "Ши цзин", в которых четко проявилось противопоставление простолюдинов (шужэнь), с одной стороны, и знати (ванов, чжухоу, дафу) -с другой. Для многих песен "Ши цзин", особенно первого раздела, характерны мотивы гневного социального протеста, острая критика общественных отношений, ненависть к жестоким правителям.
Песни второго раздела в значительной части созданы придворными стихотворцами к разным торжественным случаям. Во многих из них звучат мотивы недовольства политикой правителей и их приближенных.
Третий раздел - "Великие оды" - состоит из крупных произведений, в большинстве своем связанных с конкретными историческими событиями. Эти песни, видимо, наиболее древние. Оды древним государям Вэнь-вану и У-вану воспевают древних героев, основателей царствовавшей тогда в Китае династии Чжоу. Песни этого, а также четвертого раздела - "Гимны", свидетельствуют о том, что с образованием новых социально-политических групп эпос перестает быть объективным с точки зрения всего общества в целом. Подобно тому, как песни первого раздела гневно осуждают богачей и придворную знать, последние песни "Ши цзин" отражают взгляды аристократии. В них восхваляется правитель за такие качества, как благочестие, сила, доблесть, содержатся пожелания долголетия и здравия правителю. Самые древние разделы “Книги Песен” представлены ритуальными гимнами и стихотворными панегириками чжоуской знати: пиры, охотничьи забавы, сражения, строительство крепостей и проч. Наибольшей известностью, однако, пользуются песни, родившиеся в народной среде. Короткие, лиричные, обаятельные в своей непритязательной искренности, они воссоздают картины повседневной жизни простых людей. В них отразилась широкая гамма чувств: любовное томление, печаль разлуки, праздничное веселье и тоска воина, оторванного от родного очага. Образы народных песен, как правило, берутся из повседневных впечатлений. Во многих песнях тон задаётся образом, взятым из мира природы, - например, дерева, птицы, зверя – который символизирует душевное состояние певца или, наоборот, контрастирует с ним. Интересно, что в песнях “Ши цзина” почти нет упоминаний о божествах и духах, болезнях, старости, смерти и прочих печальных или непостижимых явлениях, что, возможно, следует отнести на счёт конфуцианской цензуры.
Если цензура была, то почему? Например, Небо иногда отождествлялось с сонмом духов и предков. Во всяком случае, в представлении китайцев, оно обнимало собой полчища духов, составлявших такую же сплоченную семью, как созданный Небом народ. Жертвы должны были “успокаивать духов”. Исключительное значение придавалось духам земли, влиявшим на земледелие. “Духов земли и сторон четырех уважай!” - заповедовала “Ши цзин”. Отправляя внешний культ, человек выполнял свой космический и гражданский долг - укреплял миропорядок и строй государства. Через ритуальное служение человек искал путь к безбедному существованию в поднебесном мире. Ради этого можно было не считаться ни с какими жертвами, и неудивительно, что ритуальное убийство практиковалось в Китае вплоть до IV столетия до н.э., а отдельные случаи его были известны и в новое время.
Не исключено, что конфуцианцы боролись с жестокостью путем цензуры текстов.
Песни "Ши цзин" относятся к тем далеким временам, когда в Китае философские школы еще не сложились. Впоследствии появилось мнение, приписывающее отбор песен для сборника и их редактирование Конфуцию. Однако фактически в "золотой век" китайской философии "Ши цзин" широко
использовалась не только конфуцианцами, но и другими школами (напри-мер, моистами). Позднее конфуцианцы превратили "Ши цзин" в одну из ка-нонических книг. Комментарии, данные конфуцианцами, исказили подлинный смысл гениального поэтического памятника. Они приписали обличительным, лирическим и сатирическим народным песням отсутствующий в них иносказательный смысл. Последующим исследователям пришлось приложить немало труда для того, чтобы освободить древний поэтический памятник от позднейших конфуцианских наслоений. В результате их многолетней работы "Ши цзин" предстала перед нами как памятник, отражающий общественно-политические идеи, мысли и думы народа.
“Ши цзин” оказал значительное влияние на формирование национального сознания китайцев. Вследствие высокого культурного статуса “Ши цзин” включен в конфуцианский канонический свод “У цзин”, где стоит вровень с “И цзином” (“Каноном перемен”), “Шу цзином” (“Каноном истории”), “Чунь цю” (“Вёснами и осенями”) и “Ли цзи” (“Записями ритуалов”).
Согласно данным древних источников, “Ши цзин” складывался в течение XI–VI вв. до н.э. и включал более трех тысяч стихотворных произведений. По версии Сыма Цяня (прибл. 145–87 до н.э.) сам Конфуций (551–479 до н.э.) отредактировал “Ши” и оставил всего 305 произведений, соответствующих ли (ритуалу) и и (долгу).
Действительно, как говорит трактат “Лунь юй” (“Беседы и суждения”), наиболее точно отражающий взгляды Учителя, Конфуций придавал первостепенное значение “Ши цзину”. Он искал в “Песнях” глубинные духовные основания гармонизации Поднебесной, на что прямо или косвенно указывал в беседах с учениками и правителями. Движущим мотивом поиска служило для него наличное состояние хаоса общества. “Фэн-птица (Феникс) не прилетает, Река (Хуанхэ) Чертеж не шлет, я вижу, что конец грядет” – так Конфуций оценивал создавшуюся обстановку.
На первый взгляд может показаться, что Феникс и Чертеж – это аллегорические образы, которые современный читатель легко сочтет за эстетический прием, помогающий Конфуцию выразить свое душевное состояние. Однако на самом деле это сущностные символы культуры Дао. Феникс, в полном наименовании Фэн-Хуан (двуполо-бесполое существо, соединяющее женское иньское и мужское янское начала), служит зооморфным воплощением природно-родового единства и гармонии. Фэн-Хуан несет в себе духовный архетип Дао, который состоит из пяти инь-янских качеств дэ-жэнь-и-ли-синь, и передает метод его (архетипа) действия. Такой облик Феникса зафиксирован в “Шань хай цзине” (“Каноне гор и морей”, IV-II вв. до. н.э.): “Есть птица там, ее вид подобен петуху, [она] пятицветно-узорчатая. Зовется Фэн-Хуан. Узор головы называется дэ (добродетель), узор крыльев называется и (долг/справедливость), узор спины называется ли (ритуал), узор груди называется жэнь (человеколюбие), узор живота называется синь (доверие). Это такая птица, которая ест и пьет естество-цзыжань, себя поет, себя танцует. Когда (она) появляется, то Поднебесная умиротворяется и успокаивается”.
Данная запись показывает, что Фэн-Хуан питается вселенско-космической энергией естества-цзыжань. Эта энергия вызывает спонтанное “себя пение” и “себя танцевание”, в которых соединяются стихотворное слово, мелодия (музыка) и движение. Они образуют родовой танец Фэн-Хуан, последовательно соединяющий пять духовных качеств в кодовую спираль гармонизации природной и человеческой Поднебесной.
В свою очередь, Чертеж из Реки, или в точном китайском наименовании Хэ ту, символизирует коррелирующий с духовным идеально-числовой вариант архетипа Дао, состоящий из пяти иньских (четных) чисел (2-4-6-8-10) и пяти янских (нечетных) чисел (1-3-5-7-9). По мифологической легенде, этот архетип был начертан в виде системы из черных и белых кружков на появившемся из Реки теле Дракона и служил матрицей построения мыслительной спирали Дао. Таким образом, говоря, что Феникс и Чертеж больше не появляются, Конфуций сигнализировал о трагизме положения Поднебесной и об утрате ею генетических кодов гармонии. А это грозило Поднебесной скорой гибелью.
В сложившейся трагической ситуации на помощь пришел “Ши цзин”. Как оказалось, это не просто запись стихов, а единство текста, аккомпанемента и танцевальных движений родовых общностей, или, иначе говоря, это один Фэн-Хуан, умноженный в ликах большого числа этносов. Подобно поющему и танцующему Фэн-Хуану, свод “Ши цзин” хранил в себе коллективные способы духовной генерации природно-родовой гармонии – слово (песню), ритм (музыку) и движение (ритуальный танец). В этом, как кажется, Конфуций и видел непреходящую ценность “Ши цзина” и, путешествуя по царствам, буквально охотился за родовыми ритуалами. Как известно, хотя и много, но далеко не все собрал Конфуций. По его словам, ему так и не удалось расшифровать генетический код процедуры ритуального жертвоприношения в Храме Предков, дающего способность управлять Поднебесной так легко, как будто она лежит на ладони. Конфуций ясно понимал, что “Ши цзин” в качестве этно-родовых ритуалов может служить для него архетипической матрицей ввода (буквально, вживления) своего политического учения в физическую, духовную и интеллектуальную сферы Поднебесной. Если от механизма родового воспроизводства гармонии в “Песнях” сохранились только стихи (слово), то их надо заново озвучить в музыке и воспроизвести в коллективных ритуальных танцах, что Конфуций, по свидетельству Сыма Цяня, и сделал: “Всего [в “Книге песен”] насчитывалось пять разделов и триста пять произведений, и Конфуций спел все их под аккомпанемент струн. Он исполнял их таким образом, чтобы они пребывали в гармонии с мелодиями шао, у, я, и сун. С тех пор обряды и музыка приобрели устойчивость и могли исполняться, чтобы помогать в управлении государством”. Конфуций закрепил этот принцип в культурно-политической максиме: “Начинай со стихов, утверждайся в ритуале и завершай музыкой”. Таким образом, “Ши цзин” для Конфуция стал одной из опор теории и практики умиротворения и гармонизации Поднебесной. Этно-родовые “Песни” (слово) в его социальной доктрине – это корень, а государственное дело – ствол.
Поскольку Фэн-Хуан и Хэ ту как носители архетипа Дао исчезли и не появлялись вновь, Конфуцию нужно было воссоздать этот архетип, модернизировать его относительно новых запросов цивилизации и ввести в наличный хаос человеческого и природного бытия. Наименование такого архетипа со значением родовой (народ) и политической (государство и ван-правитель) гармонизации Конфуций и нашел в “Ши цзине” в песне “Минь лао” (“Народ страждет”).
Песня “Минь лао” представляет собой назидание теоретику-мудрецу, где излагается концепция умиротворения страны. “Минь лао” построена по архетипической модели 5-на-5: в песне пять строф, каждая строфа состоит из пяти фраз, каждая фраза делится на две части – действие и следствие (своего рода ян и инь). Кроме того, “Минь лао” содержит три важнейшие категории, две из которых будут развиты Конфуцием в принципы управления обществом, и одна даст определение места харизматической личности в социоприродном космосе. Во-первых, это Дэ – добродетель, духовно скрепляющая этносы Срединного царства. Во-вторых, это чжэн – прямота, дающая критерий подлинной человечности и центрирующая методологию политического и нравственного управления страной. В-третьих, это сяо-цзы – слуга-советник вана, малое дитя (сравни: цзюнь цзы – благородный муж, совершенный человек, досл. сын правителя, дитя правителя) – первое в литературе определение мудреца-философа и теоретика-политика, воплощающего образец создателя грандиозного и величественного замысла гармонизации Поднебесной.
В “Ши цзине”, в частности в песне “Минь лао”, Конфуций нашел выход социокультурной традиции в тогдашнюю современность, способ трансформации этой традиции в свое “учение об управлении людьми”, то есть “теорию для будущих губернаторов” (В.М.Алексеев) и прообраз благородного мужа (цзюнь-цзы) в роли носителя подлинной человеческой духовности и идеального чиновника, стоящего на всех ступенях социальной иерархии. В прямом смысле слова, Конфуций возродил духовного Феникса (Фэн-Хуана) из пепла, озвучил его в музыке и слове и задал ему светский ритуальный танец (алгоритм поведения), разработав все это до малейших деталей в школе ученых (жу цзя).
Одно из важных мест в борьбе идей в течение VI -- V вв. до н. э. занимал вопрос о небе и первопричине происхождения всего сущего. В это время понятие неба включало и верховного владыку (Шан-ди), и судьбу, и понятие первоосновы и первопричины всего сущего и одновременно было как бы синонимом естественного мира, "природы", окружающего мира в целом. Именно отсюда возник и термин тянься -- "Поднебесная", ставший синонимом страны, государства. Зеркалом господствовавшего в течение очень долгого времени, вплоть до VI в. до н. э., религиозного пред-ставления о небе, о воле неба, о том, что земной владыка есть посланец неба, сын неба, который правит согласно небесному повелению, о добрых и злых духах, окружающих небесного владыку, является такой памятник, как "Ши цзин". Все эти религиозные воззрения, возникшие в глубокой древности, и были мифологизированным отражением земного бытия с деспотическим господством правителя и его сановников. Одновременно верования людей в силу неба отражали страх и зависимость людей от сил природы.

“Высоко ты, небо, в величье своем;
Отец наш и мать - так мы небо зовем...
Небо, рождая на свет человеческий род,
Тело и правило жизни всем людям дает,
Люди, храня этот вечный закон, хороши,
Любят и ценят прекрасную доблесть души”.
В чем состоят веления неба - это считалось великой тайной. Тол-кователем воли неба выступал сам сын неба, используя для этого различных гадателей, предсказателей.

Судьбы и волю небес сохранить нелегко!
Трон сохраняя, от неба себя не отринь!
Славы сиянье о долге свершенном простри,
Мудро размысли, как небо отринуло Инь!
Высшего неба деяния неведомы нам,
Воле небес не присущи ни запах, ни звук!
Примешь Вэнь-вана себе в образец и закон -
Стран мириады с доверьем сплотятся вокруг "

Здесь важно отметить, что воля неба отождествляется с судьбой, которую невозможно познать. Этот мотив непознаваемости судьбы и бесконечности, удаленности неба лег в основу конфуцианского представления о небе и обоснования господства наследственной аристократии.
Идеология конфуцианства в целом разделяла традиционные представления о небе и небесной судьбе, в частности, изложенные в "Ши цзин". Однако в условиях широко распространившихся сомнений в небе в VI в. до н.э. конфуцианцы и их главный представитель Конфуций (551 - 479 г.г. до н.э.) делали упор не на проповедь величия неба, а на страх перед небом, перед его карающей силой и неотвратимостью небесной судьбы. Конфуций говорил: "Не о чем молиться тому, кто провинился перед небом". Конфуций говорил, что благородный муж должен испытывать страх перед небесной судьбой, и даже подчеркивал: "Кто не признает судьбы, тот не может считаться благородным мужем" ("Лунь юй", гл."Яо юэ").
Конфуций почитал небо как грозного, всеединого и сверхъестественного повелителя, обладающего при этом известными антропоморфическими свойствами. Небо Конфуция определяет для каждого человека его место в обществе, награждает, наказывает и т.п. Верховная власть сына неба священна, и только на нее, как на представляющую волю неба, может опираться общественная и государственная жизнь. Наряду с доминирующим религиозным взглядом на небо, у Конфуция уже содержатся элементы толкования неба как синонима природы в целом. В "Лунь юй" есть такое высказывание Конфуция: "Что можно сказать о небе? Смена четырех времен года, рождение всего сущего. Что говорить о небе?" (гл. "Ян Хо"). Именно такие высказывания о небе делали современники Конфуция.
Песни, оды и гимны “Ши цзина” написаны правильными четырехсловными или четырехсложными размерами. Отступлений от этого общего правила так мало, они встречаются столь редко в огромном материале памятника, что мы можем говорить о безукоризненно правильных размерах, которыми написан “Ши цзин”. Нужно учесть при этом, что “Ши цзин” дошел до нас в иероглифах, скрывающих звучание обозначенных ими слов древнекитайского языка, и что в настоящее время восстановлены только его рифмы, порядок которых указывался еще во II в. до н.э. ханьскими учеными, когда древнее звучание еще сравнительно мало изменилось. Таким образом, ритмические рисунки “Ши цзина” нам не известны. Не зная ритмической природы памятника, мы не имеем никакого основания говорить о ритмической бедности древнего стиха; мы можем только сказать, что этому стиху была уже присуща не примитивная, а пока еще не известная нам, но четкая и правильная ритмика.
Проанализируем построение строф и чередование строк в строфе. Рассмотрим, например, строфу вторую оды “Вышнего неба державен Верховный владыка” в дословном переводе, где все добавленные нами слова (выразить одним русским словом значение одного древнекитайского слова зачастую и в данном случае невозможно) мы поставили в скобки:
(Он) вычистил их, (прочь он) удалил их,
(Деревья сухие) стоящие (из) них (и гнилые) лежащие (из) них.
(Он) подрезал их, (он) подровнял их,
(Дикие) заросли (из) них (и культурные) аллеи (из) них.
Здесь мы наблюдаем излюбленный китайскими поэтами стилистический прием - параллелизм, доходящий до последних мелочей. Первая и третья строки и далее - вторая и четвертая - построены совершенно параллельно как в смысловом, так и в синтаксическом отношениях вплоть до расстановки служебных слов. И в первой, и в третьей строке мы видим по два сказуемых, выраженных сходными по смыслу словами, почти синонимами, в обеих строках опущены подлежащие и наличествуют местоименные объекты. Вторая и четвертая строки раскрывают нам эти объекты в виде антитез, расчленяясь сами (как первая и третья строки) на два равнозначных компонента. Подобные приемы продолжаются в оде и дальше; вся она в литературном отношении отработана чрезвычайно четко и чеканно.
Известно, что все песни, оды и большинство гимнов “Ши цзина” состоят из двух или большего количества строф. Количество строк в строфе варьируется от двух до семнадцати, но сами строфы не чередуются как придется (исключение составляют только некоторые гимны): их расположение подчинено определенному композиционному замыслу. В песнях этот момент очевиден: это - большей частью произведения из трех, реже из двух, еще реже из большего количества равнострочных и одинаковых по композиции строф. Но в больших произведениях, где порою чередуются строфы различных размеров, такие чередования никогда не носят характера случайности, а связаны с содержанием и смысловым поворотом самого стиха.
Наконец, следует остановить внимание еще на одном чрезвычайно существенном, неотделимом от китайского стиха элементе - на рифме. Вряд ли существует в мире какая-либо другая поэзия, отводившая рифме столь существеннее место, как китайская, и какая-либо другая средневековая поэтика, создавшая что-нибудь подобное знаменитому китайскому “словарю рифм” - “Пэйвэнь юньфу”, изданному в 1711 году. “Ши цзин”, оснащенный рифмой на тысячу лет раньше любого другого памятника мировой поэзии, являет нам не случайно вкрапленную в текст рифму, а строгую систему рифм, неразрывно связанную с архитектоникой строки и всего стихотворения. Рассмотрим с точки зрения рифмы стихотворение “Северный ветер” (рифмы в переводе расставлены точно в тех же местах, где они стоят в китайском тексте):
Северный ветер дыханьем пахнул ледяным,
Снежные хлопья упали покровом густым...
Руку подай мне - вместе отсюда бежим.

Северный ветер... Пронзительный слышится вой -
Снежные хлопья летят над моей головой.
Если ты любишь, если жалеешь меня,
Руку подай мне - в путь мы отправимся свой.
Можем ли ныне медлить с тобою, когда,
Все приближаясь, надвинулась грозно беда?
Край этот страшный - рыжих лисиц сторона;
Признак зловещий - воронов стая черна.
Если ты любишь, если жалеешь меня,
Руку подай мне - у нас колесница одна!
Можем ли ныне медлить с тобою, когда,
Все приближаясь, надвинулась грозно беда?
Здесь мы видим не просто наличие рифмы, а систему рифм, органически связанную с композицией всего произведения. Связанная воедино повтором третьей строки и рефреном, а также повторами начальных полустрок в двух первых строфах, выковалась прекраснейшая форма древнего китайского стихотворения, свидетельствующая о высокой культуре поэтического творчества и о совершенстве стихотворной техники мастеров, создавших песни, оды и гимны, вошедшие в “Ши цзин”. Форма эта не случайна, она проходит красной нитью через всю “Книгу песен”, которую достаточно расположить в ином порядке, чтобы показать, как эта форма постепенно создавалась и совершенствовалась. Она также и не единственная: “Ши цзин” дает нам многочисленные образцы иных форм и поэтических приемов. Самый поверхностный анализ памятника показывает, что “Ши цзин” является плодом многовековой стихотворной культуры, предшествующей созданию его песен, и что поэты “Ши цзина” владели всей полнотой этой культуры.
Четырехсложный размер “Книги песен” в так называемых “правильных стихах”, расстановка рифм (типа “а, а, б, а”) в тайских четверостишиях, ее зачины и переходы от конкретных образов окружающей природы к лирическому чувству самого поэта просуществовали тысячи лет. Недаром китайские критики, сравнивая блестящую в истории поэзии Китая танскую эпоху (VII-X вв.) с деревом в полном цвету и плодах, говорят, что корни этого прекрасного дерева - в поэзии древней “Книги песен”. Но влияние “Книги песен” не кончается древним и средневековым Китаем ни территориально, ни во времени. В средние века китайская культура и развивавшая традиции “Книги песен” поэзия хлынули широким потоком в Японию, Корею и Индокитай, и мы могли бы найти мотивы “Книги песен” и цитаты из нее и в поэзии этих стран. И если китайскую культуру мы не можем не назвать культурой мировой, то и “Книгу песен”, как один из величайших памятников этой культуры, мы не можем не признать литературным памятником мирового значения.
Книга песен написана на древнекитайском языке. Китайский язык обладает впечатляющей силой эмоционального воздействия. Особенно это чувствуется в поэзии. Слово в китайском языке – это нечто совсем иное, чем простое обозначение понятия. Отнюдь не пытаясь хотя бы в меру возможного закрепить его степень абстракции и обобщения, оно ему не соответствует. Им вызывается в сознании рыхлая цепь отдельных образов, среди которых выделяется самый яркий. Нет слова, которое означало бы просто “старик”. Напротив, многочисленные термины обрисовывают различные признаки старости (подробности быта стариков).
В слове в полной мере расцветает магия дуновений и значимость этикета. Подчеркнуть слово – значит присвоить положение, подчеркнуть знак – значит предопределить судьбу.
Марсель Гране пишет, что нет ни одного подлинного произведения, которое было бы заметно старше, чем “Ши цзин”. И Конфуций допустил в свой сборник лишь произведения, вдохновленные духом чистейшей мудрости (ШИ – правильная поэзия). Все стихотворения имеют не только политический интерес, но и ритуальную ценность, ибо их цель – направлять поведение государей в духе старых добрых нравов. Этот подход выявляет общую для всех стихотворений религиозность, поэтому они и уцелели. Они ценились и как вместилища творческого духа, который потребовался на то, чтобы в течении столетий довести эти пословицы и стихотворные отрывки до совершенства, превратив в емкие символы.
Возможно Конфуций, отбирая стихотворения, руководствовался именно их символической значимостью и многослойной глубиной смысла.
Над китайской философией господствуют понятия Инь и Ян. Упоминание этих символов находится в календаре, историю которого удается проследить с III века до н.э., и оба термина выражали понятия, восходившие к совокупности самых разных учений и технических методов. Данное впечатление получает подтверждение, как только обращаешься к “Ши цзин”, чтобы проверить употребление слов “инь” и “ян”. Обычно эта книга не привлекает внимания в таком плане. Считается, что в ней речь идет о простонародном применении, не представляющим интереса в философском отношении. Однако, когда встает вопрос об изучении терминов и понятий, “Ши цзин” служит самым надежным источником, потому, что лучше других текстов сопротивлялся позднейшим трактовкам.
Эту особенность текстов (их древность) и ценил Конфуций.
В лексике “Ши цзина” слово “инь” вызывает мысль о холодной облачной погоде, о дождливом небе, оно применяется к тому, что расположено внутри. Слово “ян”, напротив, рождает мысль о солнечном и жарком дне. Эти два слова отражают противоположные и конкретные стороны не только времени, но и пространства (например: северный и южный склоны горы).
Поэтическое творчество всегда занимало в Китае исключительное место. Оно не ограничивалось рамками только интеллектуальной деятельности, а наделялось особыми общекультурными функциями, которые наметились в далекой древности, задолго до появления собственно литературы вэнь (“художественная/изящная словесность”). В понятие вэнь изначально могла быть заложена идея высшей, космической гармонии. И “Канон поэзии” знаменует собой завершающую стадию процесса формирования литературной поэзии. Своеобразие композиции “Ши цзина”; высказывания о ши, содержащиеся в конфуцианских канонических книгах, входящих наряду с этой антологией в состав свода “У цзин” (“Пять канонов”, “Пятиканоние”); рассуждения Конфуция, приведенные в “Лунь юе” (“Суждения и беседы”), а также созданное впоследствии теоретическое сочинение “Ши да сюй” (“Великое предисловие к „Стихам"/ „[Канону] поэзии"») - все это позволяет надежно реконструировать взгляды на поэтическое творчество, разработанные в доконфуцианской и собственно конфуцианской теоретической мысли. В кратком виде эти взгляды постулируются в формуле ши янь чжи (“стихи говорят о воле”, “стихи есть воля, выраженная в словах”). Еще один важный вариант этой формулы, в котором ши связывается не только с “волей”, но и с ли “ритуал/благопристойность”, приводится в виде высказывания Конфуция в трактате “Кун-цзы сянь цзюй” (“Когда Учитель Кун удалился от дел”): “Как только воля [человека] утвердится, то и стихотворство тоже утвердится; стихотворство утверждается - и ритуал/благопристойность утверждается”.
Чжи - категориальный термин, обладающий обширным понятийным ареалом. Установлено, что в контексте древней конфуцианской теоретической мысли под этим термином имелась в виду логико-рассудочная деятельность человека, своего рода рассудочно-энергетический импульс, идущий от его разума, а не от сердца. Поэтическое творчество рассматривается в древних конфуцианских сочинениях как выражение, в первую очередь, ментальных способностей и нравственных качеств индивида, а не его эмоционального состояния. Такой взгляд на сущность поэзии проистекает из конфуцианских антропологических концепций, отмеченных крайне отрицательным отношением к человеческим эмоциям (цин – “чувство/ чувства”). Они считаются проявлением низших, животных инстинктов человека, которые, будучи принципиально неподконтрольны разуму, искажают его “истинную природу” (син) и его восприятие реальности, толкая людей на совершение неосознанных или намеренно дурных поступков. Поэтому даже самые положительные в этическом смысле эмоции (например, скорбь по усопшим родителям или радость от встречи с другом) в идеале подлежали полному подавлению. Умение контролировать собственное психоэмоциональное состояние входит в число основополагающих характеристик разработанного в конфуцианстве идеала личности - “благородного мужа” (цзюнь-цзы): “Учитель сказал: “У благородного мужа три Дао-Пути, и ни по одному из них я не смог пройти до конца: человеколюбивый не печалится, мудрый не сомневается, храбрый не боится”(“Луньюй” XIV, 28).
Наиболее же пагубным для личности и для государства считалось чувство любви, испытываемое мужчиной к женщине, так как, оказавшись во власти любовного увлечения, мужчина не мог трезво оценивать свою избранницу, начинал потакать ее прихотям в ущерб интересам других членов семьи, пренебрегал своими служебными (государственными) обязанностями. Подобное отношение к любовной эмоции проистекало из опыта полигамной семьи, и в первую очередь царского гарема. Позиция конфуцианства по отношению к чувству любви решительно сказалась на поэтическом творчестве: произведения, повествующие о мужских любовных переживаниях, объявлялись развратными. “Воспевание мук любви, ее торжества и особенно финальных ее аккордов, - отмечает, например, В.М. Алексеев - считалось попросту неприличными, развратными мотивами (инь цы), которые изгонялись из настоящей литературы не только пуристами, но и общим мнением воспитанных людей всех времен и поколений”.
Соотнесение поэтического творчества с рассудочной деятельностью человека, а не с его эмоциональным состоянием в корне противоречило самой природе поэзии, особенно лирики. Прекрасно осознавая этот парадокс (из “Юэ цзи”: стихотворство совместно с пением и танцем “коренятся в сердце человека”), конфуцианские мыслители нашли единственно возможный способ его решения. Они провозгласили эталоном народную песню, для которой органически характерно отсутствие фигуры поэта-творца и, следовательно, индивидуального эмоционального начала. Этим объясняется, во-первых, состав и композиция антологии “Ши цзин», большую часть которой составляют образцы песенного фольклора и произведения, выдаваемые за таковые. В формуле ши янь чжи четко проводится мысль, что поэтическое творчество предназначено для выражения прежде всего потенциальных способностей и моральных качеств людей (и отдельного человека, но исключительно как члена социума). Конфуцианские взгляды на ши привели к возникновению дидактико-прагматического подхода к поэтическому творчеству и литературе в целом.
Дидактико-прагматический подход в принципе не противоречил ни архаико-религиозному, ни натурфилософскому осмыслению поэтического творчества. От них он позаимствовал еще один весьма значимый аспект - уверенность в обязательном наличии в поэтическом произведении некоего подтекста, качественно отличающегося от внешнего повествовательного плана (по аналогии с расшифровкой поэтических пророчеств и разницей между видимыми формами природных объектов и их внутренней сущностью). Это идейная основа китайской комментаторской традиции, в которой за данность принимается не столько внешнее повествование, сколько предполагаемое внутреннее содержание произведения, нередко извлекаемое путем многоходовых толкований, построенных на ассоциациях и образных параллелях. Незатейливые по смыслу любовные песенки могут истолковываться, например, как рассуждения на этико-политические темы, а жанровые сценки - как намеки на эпохальные для страны события. Подобным операциям способствовали также свойства самой иероглифики - образная природа и смысловая полифония каждого знака. Многочисленным и разноречивым толкованиям впоследствии подверглись и произведения “Ши цзина”.
Конфуций не был любителем и поклонником абстрактной древности - для него важны были души людей, которые жили тогда. Он любил не абстрактное время, а поклонялся конкретным духам прошлого, которых молил об удаче. Не случайно Конфуций в первой же фразе своего труда “Лунь юй” подчеркивает: “Изучать и повторять изученное (в другой трактовке: “и претворять в жизнь”) - не в этом ли радость?” Обычно в этой сентенции усматривают совет изучать древность, заветы предков и первоправителей, “Канон песнопений” и “Канон перемен”. Но, возможно, к этому следует прибавить еще и изучение методов и сути учения магов? Эта фраза, произнесенная великим наставником, справедливо считается одной из центральных идей его проповеди - живя внутри традиции, постоянно обращаться к ней, “повторять изученное”. Она многократно цитировалась и комментировалась, и, несмотря на некоторые разночтения, все комментаторы сходились на том, что Конфуций призывает обращаться к уже сказанному или свершенному великими мудрецами.
Но, кажется, Конфуций подразумевал нечто еще, и это “нечто” значительно точнее соответствует мистико-магическому настрою его проповеди. Оно связано с понятием си, которое обычно переводится как “повторять изученное”. Иероглиф “си” в древних текстах действительно обозначал “повторять”. Но не “изученное”, а повторять второй раз моление или вопрошение к духам в практике медиумов. Первоначально иероглиф “си” имел другое значение - “птица, летающая много раз”, и его рисовали в виде двух крыльев сверху и “солнца” снизу. Повторное вопрошение делалось для того, чтобы уточнить предсказание духов, и считается, что гадатели дважды повторяли свой вопрос, например, во время предсказаний на основе методики “Канона перемен”. В частности, именно в этом смысле используется иероглиф “си” в “Каноне перемен”, и предполагают, что для предсказания результата происходящего события использовались три вопроса или три гексаграммы. Это и было “повторять вопрошение к духам”. Даже сегодня многие китайские гадатели, соблюдая древние традиции, считают, что духам вопрос следует задавать по крайней мере дважды. И тогда фраза Конфуция приобретает совсем иное звучание: “Изучать [сказанное духами] и вопрошать у них вновь - не в этом ли радость?”. Это - сентенция, вполне достойная древнего мага и, очевидно, ни в малой степени не выбивающаяся из общего контекста той эпохи. Становится понятным и то удивительное почтение, которое испытывал Конфуций к сборнику древних песнопений “Ши цзин” (“Канон песнопений”). Он неоднократно цитировал “Ши цзин”, советовал своим ученикам начинать собственное воспитание именно с чтения этого канона. В сущности, в нем немного говорится собственно о форме ритуалов, зато немало внимания уделено связям с духами предков, опосредованию мира земного и мира духовного, молениям.
Таким образом, “Канон поэзии” являет собой многогранность древнейшей китайской культуры и религии. На его основе создавались художественные, литературные, религиозные памятники последующих эпох, разрабатывались системы управления обществом и государством. И несомненно, что Конфуций и его последователи восприняли “Ши цзин” как некий фундамент, на котором возможно построить здание новых идей.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Малявин В.В. Китайская цивилизация

2. Александр Мень. История религии. Т. 3. У врат Молчания. В поисках пути, истины и жизни. Духовная жизнь Китая и Индии в середине первого тысячелетия до нашей

3. Древнекитайская философия. Собрание текстов в двух томах. Т. 1. /АН СССР. Ин-т философии. “Философ. Наследие”/ М., Мысль, 1972. 363 с.

4. Лукьянов А.Е., Переломов Л. “Ся канн” в китайской цивилизации

5. Конфуций. Уроки мудрости: сочинения. - М.: Эксмо; Харьков. 2006.- 958 с. (комм. Штукина)

6. Гране М. Китайская мысль от Конфуция до Лаоцзы / Марсель Гране; [пер. с фр. В.Б. Иорданского]. – М., Алгоритм, 2008. – 528 с.

7. Кравцова М.Е. Вэнь и начало формирования китайской поэзии.

8. Маслов А.А. Китай: колокольца в пыли. Странствия мага и интеллектуала. - М.: Алетейя, 2003. с. 100-115.

«Ши сань цзин» - «Тринадцатиканоние», «Тринадцать канонов», «Тринадцать канонических книг». Собрание авторитетнейших памятников древнекит. мысли (кон. II - кон. I тыс. до н.э.), канонизированных конфуцианством и являвшихся в Китае вплоть до нач. XX в. основой традиц. философии, науки, системы образования и гос. экзаменов для получения ученых степеней и офиц. должностей (кэ цзюй). В «Ши сань цзин», состоящий из 416 цзюаней, входят произведения самой широкой тематики (филос., религ., этической, ритуально-дидактической, историч., художественной, филологич. и др.): «Чжоу и» («Чжоуские перемены», или «И цзин» - «Канон перемен»), «Шу цзин» («Канон [документальных] писаний»), «Ши цзин» («Канон стихов»), «Чжоу ли» («[Правила] благопристойности [эпохи] Чжоу»), «И ли» («Образцовые церемонии и [правила] благопристойности»), «Ли цзи» («Записки [о правилах] благопристойности»), «[Чунь цю] Цзо чжуань» («[Летопись вёсен и осеней] с преданием Цзо»), «[Чунь цю] Гунъян чжуань» («[Летопись вёсен и осеней] с преданием Гунъяна»), «[Чунь цю] Гулян чжуань» («[Летопись вёсен и осеней] с преданием Гуляна»), «Лунь юй» («Теоретические речи»), «Сяо цзин» («Канон сыновней почтительности»), «Эр я» («Приближение к классике» - первый в Китае толковый словарь, III-11 вв. до н.э.), «Мэн-цзы» (см. Мэн-цзы). Термин цзин [/] - «канон», «канонич. книга», «уставной текст» - этимологически восходит к обозначению основы ткани, а в текстологич. смысле подразумевает нормативную структуру в виде девятиклеточного квадрата, заполняемого словами, предложениями или др. частями текста (см. Цзин-вэй). Последнее значение цзин [/] реализовано в девятичленной архитектонике «Ши сань цзина»: три соч. о «благопристойности» (ли ) и «Чунь цю» («[Летопись] вёсен и осеней») с тремя коммент. представляют собой два целостных образования, к-рые вместе с остальными произведениями «Ши сань цзина» складываются в каноносообразную систему из девяти канонов. Ядро «Ши сань цзина» - «Шестиканоние» («Лю цзин») скомпоновали первые конфуцианцы, взявшие за основу древнейшие тексты - «Шу [цзин]» и «Ши [цзин]» (кон. II - 1-я пол. 1тыс.). К IV в. до н.э. в «Шестиканоние» входили: «Ши [цзин]», «Шу [цзин]», «Ли» («Ли цзи» или «И ли»), «Юэ [цзин]» («[Канон] музыки»), «[Чжоу] и», «Чунь цю». Отсутствующий ныне «Юэ цзин» или числился в этом наборе номинально, как приложение к «Ши цзину» (т.зр. текстологической «школы канонов в современных знаках» - цзиньвэньцзин-сюэ), или был уничтожен во время сожжения конф. лит-ры по приказу императора Цинь Ши-хуана в 213 до н.э. (т.зр. «школы канонов в древних знаках» - гувэньцзин-сюэ) (см. Цзин-сюэ). Возможно, части «Юэ цзина» вошли в текст «Юэ цзи» («Записки о музыке»), являющийся ныне главой «Ли цзи». В 136 до н.э. «Пятиканоние» (см. «У цзин» ), т.е. «Шестиканоние» без «Юэ цзина», было признано основой официальной идеологии и системы образования. В период правления дин. Тан (618-907) в канонический свод были включены все прочие указанные произведения «Ши сань цзина», кроме «Мэн-цзы». При дин. Сун (960-1279) неоконфуцианцы (см. Неоконфуцианство) дополнили конфу- цианизированное, но преимущественно доконф. «Пятиканоние» собственно конфуцианским «Четверокнижием» («Сы шу») в составе «Да сюэ» («Великое учение» - гл. «Ли цзи»), «Чжун юн» («Срединное и неизменное» - гл. «Ли цзи»), «Лунь юй», «Мэн-цзы». Книги (шу ), с одной стороны, стоят ниже канонов (цзин [ /]), но с другой - ассоциируются с древнейшим каноном «Шу цзином», издревле именовавшимся просто «Шу», т.е. «Книгой» с большой буквы. С конца XII в. (1190-1194 - период правления императора Гуан-цзуна под девизом Шао-си) «Ши сань цзин» стал публиковаться в его нынешнем составе и впервые в сочетании с «комментариями и толкованиями» (чжу шу); он трижды издавался в XV1-XVIII вв. (1586-1593, 1628-1639, 1739). В 1816 ученый и государственный деятель Жуань Юань выпустил в свет редкий «сунский оригинал» (сун бэнь) «Ши сань цзина» с наиболее полной сводкой авторитетных «комментариев и тол- кований», а также критич. «записками о сверке текстов» (цзяо кань цзы), опубликованными им ранее в 1805. Эта версия «Ши сань цзина» была признана классической и позднее неоднократно (около 20 раз) воспроизводилась.
* Ши сань цзин чжу шу («Триналцатиканоние» с коммент. и толкованиями). Кн. 1-40. Пекин, 1957; Жуань Юань. Ши сань цзин чжу шу фу цзяо кань цзи («Тринадцатиканоние» с коммент. и толкованиями, дополненное записками о сверке текстов). Т. 1-2. Пекин, 1982; ** Карапетьянц A.M. Формирование системы канонов в Китае // Этническая история народов Восточной и Юго-Восточной Азии в древности и средние века. М., 1981; Кобзев А.И. Каноны как учебники и учебники как каноны в традиционной культуре Китая // Проблемы школьной^ учебника. Вып. 19. М., 1989. с. 32-50; он же. Учение о символах и числах в китайской кчассической философии. М., 1994. указ.; Радуль-За- туловский Я. Б. Конфуцианство и его распространение в Японии. М.-Л., 1947, с. 3-64.
А.И. Кобзев

«ши цзи»
t
\5(L
«Ши цзи» - «Исторические записки» («Записки историографа/историка/ скриба-астролога»). Соч. историографа Сыма Цяня, первое в Китае энцик- лопедич. произведение, построенное по историко-биографич. принципу. Исходные названия - «Тай-ши-гун шу», «Тай-ши-гун цзи» или «Тай-ши цзи» («Книга/Записки придворного великого историографа-астролога»). В период правления Хуан-ди, императора династии Вост. Хань, назв. книги было сокращено до «Ши цзи». Памятник состоит из 130 глав (няней) и содержит 526 500 иероглифов. При создании «Ши цзи» Сыма Цянь использовал материалы из древнекит. памятников - «Шу цзин», «Го юй», «Цзо чжуань», «Чжань го цэ», филос. соч., принадлежащие Лу Цзя и Цзя И, и имп. архивы, а также сведения, собранные им во время поездок по стране, фиксировал личные впечатления и устные предания. «Ши цзи» охватывает период от полуреальной, полумифич. древности - эпохи правления легендарного Хуан-ди («Желтого императора», III тыс. до н.э.) до ханьского У-ди (140-87 до н.э.) и представляет собой описание историч. событий и реалий в области политики, экономики и культуры. Особенно подробно освещены события V-II вв. до н.э. «Ши цзи» включает пять разделов: «Бэнь цзи» («Основные/Коренные записи», 12 гл.), «Бяо» («[Хронологические] таблицы», 10 гл.), «Шу» («Писания/Трактаты», 8 гл.), «Ши цзя» («Наследственные дома», 30 гл.), «Ле чжуань» («Жизнеописания/Отдельные биографии/ предания», 70 гл.).

«Бэнь цзи» представляет собой сборник историч. хроник, описывающих деяния династий и государей. В главах, относящихся к доциньскому периоду (до сер, III в. до н.э.), объектом описания служат целые династии, а в тех, что охватывают последующий период, - отдельные правители. В раздел «Бэнь цзи» внесена и гл. о Сян Юе, к-рый официально не был императором, но фактически оказался правителем империи после 206 до н.э. Раздел «Бяо», к-рый начинается с подраздела «Сань дай ши бяо» («[Хронологические] таблицы трех династий») и заканчивается подразделом «Хань син и лай цзян сян мин чэнь нянь бяо» («[Хронологические] таблицы знаменитых чиновников, министров и военачальников со времени расцвета лин. Хань»), с помошью таблиц фиксирует крупные события и деятельность историч. личностей, не отраженные в разделе «Ле чжуань» и дополняющие его. В разделе «Шу» предпринята попытка изложить историю гос-ва, законодательства и церемониальных установлений, теоретич. достижения в различных обл. знания и отразить современное автору состояние экономики, водного хоз-ва, астрономии, календаря, культуры и искусства. При составлении «Хань шу» («Книга [об эпохе] Хань») в I в. Бань Гу переработал этот раздел в «Трактаты/Записи» («Чжи»), оставив содержание практически без
изменений. Впоследствии название «Записи» стало характерным для обозначения тех частей историч. соч., к-рые излагали систему гос. законов и установлений.
Раздел «Ши цзя» начинается с гл. «У Тай-бо ши цзя» («Наследственный дом У Тай-бо») и заканчивается гл. «Сань ван ши цзя» («Наследственные дома трех царей/ванов»). В нем излагается история аристократич. родов древнекит. царств Jly, Вэй, Ци и Чу, в том числе рода Кун, к к-рому принадлежал Конфуций, а также рода Чэнь Шэ - руководителя крестьянского восстания, приведшего к падению дин. Цинь (221-207 до н.э.).
Раздел «Ле чжуань» начинается с гл. «Бо И ле чжуань» («Жизнеописание Бо И») и завершается гл. «Тай-ши-гун цзы сюй» («Послесловие придворного великого историографа-астролога»), в к-рой, в частности, содержатся сведения о шести древнекит. филос. школах (иньян-цзя, конфуцианство, мо-цзя, мин-цзя, легизм и даосизм). Описание жизни историч. личностей сопровождается изложением фактов истории соседних гос-в и народов, населявших империю: их происхождение, обычаи и традиции, отношения с империей. Нек-рые главы этого раздела посвяшены одному лицу, другие - группам историч. героев. Если характеры героев, по мнению автора, одинаковы или сходны, он дает их параллельное описание. В позднейших историч. трудах материалы подобного жанра, рисующие историю сопредельных стран и населяющих Китай народов, стали именовать «преданиями о варварах четырех [сторон]» (сы и чжуань)gt; а историко-этнографич. описания Сыма Цяня использовались в качестве образца. Структура «Ши цзи» стала канонич. для династийных хроник. Памятник отличается также высокими художеств, достоинствами и оказал значительное влияние на развитие лит. традиции.
В «Хань шу» упоминалось о десяти утерянных главах «Ши цзи». В дошедшем до нас тексте они присутствуют: четыре из них восполнил Чу Шао-сюнь (II в.), кто восстановил друтие - неизвестно. В остальных главах. «Ши цзи» описания событий, происшедших после 100-97 до н.э., также восстановлены гл.обр. Чу Шао-сюнем.
Важнейшие комментариями к «Ши цзи» содержатся в соч.: «Ши цзи цзи цзе» («„Исторические записки" с собранием разъяснений») Пэй Иня (V в.); «Ши цзи со инь» («Разыскание сокрытого в „Исторических записках"») Сыма Чжэня (VIII в.); «Ши цзи чжэн и» («Правильный смысл „Исторических записок"») Чжан Шоу-цзе (VIII в.); «Ши цзи чжи и» («Заметки о проблемах в „Исторических записках"») Лян Юй-шэна (XVIII - нач. XIX в.); «Ши цзи тань юань» («Исследование истоков „Исторических записок"4») Цуй Ши (XIX - нач. XX в.); «Ши цзи синь цзяо чжу гао» («„Исторические записки" с наброском новых уточнений и комментариев») Чжан Сэнь-кая (XIX в.). Имеются пер. на совр. кит. (Ян Цзя-ло, 1971), около половины текста на фр. (Е. Chavannes, 1895-1905, 1969) и англ. (В. Watson, 1961, 1969, 1993; W.H. Nienhauser, Jr. et al., 1994, 2006), а также частичные (В. А. Панаскж, 1956; В.М. Алексеев, 1958) и почти полный на рус. яз. (Р.В. Вяткин, B.C. Таскин, A.M. Карапетьянц, 1972-2002).
Пань Фу-энь
* Лэй Инь. Ши цзи цзи цзе («Исторические записки» с собранием комментариев). Пекин. 1955; Ши цзи / Пі. ред. Гу Цзе-ган. Т. 1-6. Пекин. 1959; Чжан Сэнь-кай. Ши цзи синь цзяо чжу гао («Исторические записки» с наброском новых уточнений и комментариев). Тайбэй, 1967; Ян Цзя-ло. Ши цзи изинь и («Исторические записки» с совр. переводом). Тайбэй, 1971; Такигаеа Камэтаро. Ши цзи хуэй чжу као чжэн («Исторические записки» с собранием комментариев и критических исследований). Т. 1-10. Шанхай, 1986; Чжан Да-кэ. Ши цзи цюань бэнь синь чжу (Полный текст «Исторических записок» с новыми комментариями). Т. 1-4. Сиань, 1990; Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. ] / Пер. с кит. и коммент. F.B. Вяткина и B.C. Таскина пол обш. ред. Р.В Вяткина. М., 1972/2001; т. И, 1975/2003; т. 111 / Пер.

с кит., предисл. и коммент. Р.В. Вяткина, 1984; т. IV, 1986; т. V, 1987; т. VJ, 1993; т. VII, 1996; т. VIII / Пер. Р.В. Вяткина и A.M. Карапеть- янца, 2002; Les memoires historiques de Se-ma Ts"ien / Traduits et annotes par E. Chavannes. P., t. 1-5, 1895-1905; t. 6, 1969; Records of the Grand Historian of China. Transl. from the "Shih Chi" of Ssu-ma Ch"ien by B.Watson. Vol. 1-2. N.Y.-L., 1961; Klerman F.A. Ssu-ma Ch"ien"s Historiographical Attitude as Reflected in Four Late Warring States Biographies. Wiesbaden, 1962: Records of the Grand Historian, Chapters from the Shih chi of Ssu-ma Ch"ien / Tr. by B. Watson. N.Y., 1969; Records of the Grand Historian: Q in Dynasty. Vol. 3 / Tr. by B. Watson. Hong Kong, N.Y., 1993; The Grand Scribe"s Records / Ed. W.H. Nienhausfr, Jr. Bloomington-Indianapolis, vol. 1, VII, 1994; vol. V. 1, 2006; ** Кроль Ю.Л. Сыма Цянь - историк. М., 1970; Го Сун-тао. Ши цзи чжа цзи (Заметки об «Исторических записках»). Шанхай, 1957; Ли Ли. Ши цзи лин бу (Дополнения и поправки к «Историческим запискам»). Тяньцзинь, 1993; Линь Чжи-лун. Ши изи пин линь (Собрание критики «Исторических записок»). Токио, 1989; Лян Юй-шэн. Ши цзи чжи и (Заметки о проблемах в «Исторических записках»). Т. 1-3. Пекин, 1981; Сыма Цянь юй ши цзи (Сыма Цянь и «Исторические записки») // Вэнь ши чжэ. Вып. 3. Пекин, 1958; Цуй Ши. Ши цзи тань юань (Исследование истоков «Исторических записок»). Пекин, 1986; Чжан Да-кэ. Ши цзи яньцзю (Исследование «Исторических записок»). Ланьчжоу, 1985; Чжу Дун-жунь. Ши изи каосо (Исследование «Исторических записок»). Шанхай, 1974; Чэнь Цзинь-цзао. Ши цзи гуань куй (Скромный взгляд на «Исторические записки»). Сиань, 1985; Чэнь Чжи. Ши цзи синь чжэн (Новые свидетельства об «Исторических записках»). Тяньцзинь, 1979; Allen J.R. An introductory Study of Narrative Stucture in the Shiji// Chinese Literature: Essays, Articles, Reviews. 1981, 3, p. 31-66; Crawford R. The Social and Political Philosophy of the Shih-chi // Journal of Arts and Science. 1963, vol. XXII, August, № 4; Gardner Ch.S. Chinese Traditional Historiography. Camb., 1938; Ryckmans P. A New Interpretation of the Term lieh-chuan as Used in the Shih-chi // Papers on Far Eastern History. 1972, 5, p. 135-147.
A.M. Кобзев
«Ши цзин» - «Канон стихов», «Канон поэзии», «Книга песен». Самая древняя антология кит, поэзии, в кач-ве канона {цзин [/]; см. Цзин-вэй) входящая в конф. своды классич. лит-ры «У цзин» («Пятиканоние»; см. «У цзин» школ» (бай-цзя) в качестве офиц. идеологии выбрал конфуцианство и учредил звание бо ши («широкий эрудит/доктор») по конф. «Пятиканонию», «Песни/Стихи» вошли в его состав и получили название «Ши цзин», а при формировании неоконфуцианства в эпоху Сун (Х-ХІІІ вв.) были включены в «Тринадцатиканоние».
Памятник состоит из трех частей - «[Го] фэн» («Нравы [царств]»), «Я» («Оды») и «Сун» («Гимны»). В разделе «[Го] фэн» собраны 160 местных народных песен 15 царств эпохи Чжоу (Х1-11І вв. до н.э.). Раздел «Я» объединяет 105 «песен», сложенных при дворе вана - государя дин. Чжоу, в столице и ее окрестностях, и включает два подраздела: «Да я» - «Большие оды»: 31 «песня», и «Сяо я» - «Малые оды»: 80 «песен» (фактически 74 и шесть т.н. «мелодий для шэна» - губного музыкального инструмента, т.е. песен без слов, но имеющих название). Раздел «Сун» содержит 40 «гимнов» и членится на три подраздела: «Чжоу сун» («Гимны [дома] Чжоу»), «Лу сун» («Гимны [князей] Лу») и «Шан сун» («Гимны [дома] Шан»). Два последних
подраздела представляют собой храмовые песнопения, распространенные в VIII-III вв. до н.э. в царствах Jly и Сун.
Произведения, вошедшие в «Ши цзин», согласно «Хань игу» (I в. н.э.) и др. древним источникам, собирались спец. чиновниками двора чжоуского вана - сын жэнь («путниками») или цю жэнь («глашатаями») и представлялись ко двору сановниками разных рангов. Они служили своего рода информацией с мест «о нравах народа» («Ли цзи», V-II вв. до н.э.) для принятия политич. решений («Го юй», V-III вв. до н.э.), совершенствования церемониальных установлений и ритуальной музыки. Корпус «Ши цзина» в основном сформировался предположительно в X-VI вв. до н.э. Согласно версии, представленной в «Ши цзи» Сыма Цяня (І1-І вв. до н.э.), «Ши цзин» составлен Конфуцием. Каноно- ведами (см. Цзин-сюэ) XIX в. эта версия подвергнута сомнению: по нек-рым данным, список «песен», относящихся к разделу «|Го] фэн», почти полностью совпадал со списком 544 до н.э., когда Конфуцию было восемь лет. Конфуций, вероятно, мог быть редактором «Ши цзина», перестроившим структуру памятника (последовательность «песен»), выправившим его музыкальную часть и использовавшим его в качестве учебного пособия для своих учеников. Ныне существуют версии авторства лишь нескольких вошедших в «Ши цзин» произведений. Местность, описываемая в «песнях», - в основном район Великой Китайской равнины, вокруг бассейна р. Хуанхэ (совр. пров. Шэньси, Шаньси, Хэнань, Хэбэй, Шаньдун, южн. часть Ганьсу и сев. часть Хубэй), «Ши цзин» оказал глубокое влияние на кит. лит-ру последующих столетий как памятник художеств, творчества и историч. источник. В «песнях» разд. «Го фэн» отражены нравы и обычаи, мысли и чувства простого народа, превратности его жизни, социальные.и этич. отношения, содержится критика роскоши и безнравственности господствующих классов. Большинство произв. из разделов «Да я» и «Сяо я» представляют собой торжеств, песнопения, исполнявшиеся с музыкальным сопровождением. Наряду с прославлением предков и духов они содержат увещевания, обращенные к правителям, в нек-рых излагаются полулегендарные, полуреальные версии истории рода Чжоу до момента свержения У-ваном дин. Шан-Инь (кон. XII или XI в. до н.э.) и основания династии Чжоу. Некоторые «оды» раздела «Да я» и большая часть раздела «Сяо я» отражают политич. реальность IX-VII вв. до н.э. - упадок правящей династии и разложение рабовладельческого строя, выражают тревогу по поводу ослабления дома Чжоу.

31 произведение подраздела «Чжоу сун» относится к периоду Зап. Чжоу (XI - нач. VIII в. до н.э.), гл.обр. к начальному его этапу. Они воспевают «заслуги и добродетели» предков династии, упоминают реалии экономич. жизни, прежде всего земледелия. «Лу суті» и «Шан сун» представлены лишь девятью «гимнами», что отражает политич. ситуацию - главенство дома Чжоу, хотя произведения этих подразделов выше в художеств, отношении. В большинстве «песен» «Ши цзина» стих состоит из четырех моносиллабич. слов с рифмой в конце стиха, но встречаются и другие варианты стихотворной формы. В «Ши цзине» использованы специфич. выразительные средства, канонизированные последующей филологич. традицией. Согласно традиц. историч. версии, списки «Ши цзина» были уничтожены в период правления дин. Цинь вместе с другой конф. лит-рой. В эпоху Хань (III в. до н.э. - III в. н.э.) были известны четыре списка «Ши цзина»: «Ци ши» («„Песни/Стихи" [в предании царства] Ци») связывался с именем Юань Гу, уроженца царства Ци; «Лу ши» («„Песни/Стихи" [в предании царства] Лу») - с именем Шэнь Пэя из царства Лу; «Хань ши» («„Песни/Стихи" [в предании] Ханя»), восстановление к-рого приписывается Хань Ину из царства Янь; «Мао ши» («„Песни/Стихи" [в предании] Мао»), реставратором к-рого считается Мао Чан из царства Чжао. Первые три списка имели хождение уже во II в. до н.э., а в III-IV вв. н.э. были утеряны; «Мао ши» появился позднее и сохранился до наших дней, поэтому «Ши цзин» называют также «Мао цзин» («„Канон [песен/стихов" в предании) Мао») или «Мао Ши» («„Песни/Стихи" [в предании] Мао»).

Самые известные комментарии к «Ши цзину» - «Мао Ши цзянь» («Комментарий к „[Канону] стихов" [в предании] Мао») Чжэн Сюаня (II в.); «Мао Ши чжэн и» («Правильный смысл „[Канона] стихов" [в предании] Мао») Кун Ин-да (кон. VI - VII в.), включающий предыдущие и входящий в «Ши сань цзин»; «Ши цзи чжуань» («[Канон] стихов с собранием комментариев») Чжу Си (XII в.); «Ши Мао ши чжуань шу» («„[Канон] стихов" в предании г-на Мао с толкованиями») Чэнь Хуаня (кон, XVIII - XIX в.); «Мао Ши чжуань цзянь тун ши» («Общие толкования и комментарии к „[Канону] стихов" в предании Мао ши») Ма Жуй-чэня (кон. XVIII - XIX в.); «Ши сань цзя и цзи шу» («Собрание толкований смысла трех списков „[Канона] стихов"») Ван Сян?~цяня (XIX - нач. XX в,). Имеются переводы на латынь (Lacharme, 1830; S. Couvreur, 1896), нем. (F. Ruckert, 1833; J. Cramer, 1844), англ. (J. Legge, 1871, 1876; A. Waley, 1937; B. Karlgren, 1950; E. Pound, 1959;), франц. (S. Couvreur, 1896), рус. (А.А. Шту- кин, 1957; частично: В.П. Васильев, 1882; М.Е. Кравцова, 2004) и совр. кит. яз. (Цзян Инь-сян, 1983; Юань Мэй, 1985; Ян Жэнь-чжи, 1986).
Пань Фу-энь
* Ши цзин: гоюй чжуцзе («Канон стихов» с комментарием на совр. яз.). Шанхай, 1934; Гао Хэн. Ши цзин цзинь чжу («Канон стихов» с совр. коммент.). Шанхай, 1980; Чжу Сы. Ши цзи чжуань («[Канон] стихов» с собранием комментариев). Шанхай, 1980; Чэнь Цзы-чжань. Ши цзин чжи цзе («Канон стихов» с прямыми разъяснениями). Т. 1-2. Шанхай, 1983; Цзян Инь-сян. Ши цзин и чжу («Канон стихов» с переводом и комментариями). Пекин, 1983; Чэнь Хун-тянь, Люй Лань. Ши цзин соинь (Указатель к «Канону стихов»). Пекин, 1984; Чэнь Хуань. Ши Мао ши чжуань шу («[Канон] стихов» в предании г-на Мао с толкованиями). Кн. 1-3. Пекин, 1984; Юань Мэй. Ши цзин и чжу («Канон стихов» с переводом и комментариями). Цзинань, 1985; Ян Жэнь-чжи. Ши цзин и цзинь чжу («Канон стихов» с совр. пер. и коммент,). Харбин, 1986; Ван Сянъ-цянь. Ши сань цзя и цзи шу» (Собрание толкований смысла трех списков «[Канона] стихов»). Пекин, 1987; Ма Жуи-чэнь. Мао Ши чжуань цзянь тун и (Обшие толкования и комментарии к «[Канону] стихов» в предании Мао). Пекин, 1989; Су Чжэ. Ши цзи чжуань («[Канон] стихов» с собранием комментариев). Пекин, 1990; Мао Ши чжэн и (Правильный смысл «[Канона] стихов» [в предании] Мао). Шанхай, 1990; Шицзин/ Пер. с кит. А.А. Штукина. М., 1957/1987; Кравцова М.Е. Хрестоматия по литературе Китая. СПб., 2004, с. 47-61; Legge J. The Chinese Classics. Vol. IV, pt. 1, 2. LM 1871; The She King / Tr. by j. Legge. L., 1876; Cheu king / Tr. par S. Couvreur. Hien hien, 1896; The Book of Songs / Tr. by A. Waley. Vol. 1-2. L., 1937; The Book of Odes / Transcription and Translation by B. Karlgren. Stockh., 1950; Shih ching. The Confucian Odes. The Classic Anthology Defined by Confucius / Tr. by E. Pound. N.Y., 1959; ** Дорофеева В.В. «Ши цзин» как исторический источник для реконструкции пространственных представлений в Древнем Китае. Автореф. канд. дис. М., 1992; Кравцова М.Е. Поэзия Древнего Китая. М., 1994, с. 27-50; Литература древнего Китая. М., 1969, с. 97-126, 283-285; Лихтман (Дорофеева) В.В. Трансформация чжоуской и шанской пространственных моделей в «Гимнах Л у» //XX НК ОГК. Ч. 1. М., 1989; Федоренко Н.Т. «Ши-цзин» и его место в китайской литературе. М., 1958; Matsumoto Masaaki. A Study of the Shih-Ching. Tokyo, 1958; Nikkila P. Early Confucianism and Inherited Thought in the Light of Some Key Terms of Confucian Analects. Vol. I. The Terms in Shu Ching and Shih Ching. Helsinki, 1982; Wang С.И. The Bell and the Drum. Shih Ching as Formulatic Poetry in an Oral Tradition. Berk., 1974.
A.M. Кобзев